Море согласия
Шрифт:
В середине лета в серую невзрачную жизнь Муравьева и его подопечного неожиданно влилось разнообразив. Приехав Абдулла, чтобы прислуживать Якши-Мамеду. Привез гостинцев, подарки полковнику и письмо. Проездом в Астрахань Кият дал весть, что на обратном пути непременно заедет повидаться. Извещал о случае у Кара-Богазского залива, о своих торговых делах и еще раз напомнил о Якши-Мамеде — не пора ли ему возвращаться домой.
Вскоре пришло другое письмо. От Верховского. Он сообщал о своем новом назначении и предлагал Муравьеву непременно и как можно быстрее встретиться. С этого часа Николай Николаевич только и жил мечтою съездить в Дербент
Через неделю ответ был получен, и в назначенный час Муравьев с Якши-Мамедом и отрядом казаков отправились в путь. Буйнакское поселение лежало в пятидесяти верстах от Гарков, по дороге в Дербент. Гам правил один из сыновей шамхала, одиннадцатилетний Зобаир.
Выехали на рассвете, и в полдень уже копытили по чистой улочке предгорного аула. Зобаир встретил Муравьева не по летам серьезно, соблюдая весь церемониал. Полковник разместился в небольшом дворце, а точнее, а большом доме с огромным двором. Множество слуг кинулось к нему, чтобы принять коня, снять сюртук и фуражку, проводить на ковер и предложить с дороги холодный шербет. Пока Николай Николаевич отдыхал в прохладной комнате, беседуя с Зобаиром и не зная, как себя с ним держать, на дворе послышались голоса, и все догадались — приехал новый начальник Дербента — полковник Верховский. Зобаир, слуги и домочадцы, а за ними Якши-Мамед и сам Муравьев вышли к воротам, Николай Николаевич на радостях стащил Евстафия Ивановича с седла, обнял и расцеловал трижды, по-русски. А в сторонке, обнимаясь, хлопали друг друга по плечам Якши-Мамед и Амулат-бек.
После шумной и восторженной встречи все опять пошли в дом. По обычаю гостеприимства началось веселье. Пили шербет и вино, насыщались всевозможными яствами и обменивались новостями.
— Ну что ж, Николай, — доверительно сообщил Верховский. — Долг службы и предупреждение командующего велят мне держать язык за зубами, но дружба наша и привязанность моя к тебе говорят о другом. Я не могу умолчать о том, что ты назначен командиром 7-го карабинерного полка! Побыстрей разделывайся с крепостью и отправляйся в Тифлис, Ладинский ждет тебя, дабы сдать свой полк и отправиться за кудыкину гору, на Русь.
— Неужто так, Евстафий Иваныч?
— Ей-богу! А не объявил тебе об этом Алексей Петрович лишь потому, что боится, как бы не бросил Тарки преждевременно.
— Спасибо, Евстафий Иваныч, спасибо! — искренне благодарил Муравьев, все еще не очень веря в радостную новость.
Толков на этот счет у встретившихся друзей было много. Говоря, они вовсе не замечали окружающих. Зобаир со своими домочадцами незаметно оставил гостей. А вскоре вышли из комнаты и Амулат-бек с Якши-Мамедом: слуга сообщил, что аварца ждет во дворце его кунак из Хунзаха.
Выйдя на воздух, Амулат увидел Заура и немало смутился. Бек никак не ожидал встретить его здесь. Придя в себя, Амулат спросил:
— Как ты узнал, Заур, что я приеду сюда?
— Как не узнать, Амулат-бек, — улыбнулся Заур.— Людей вокруг много, и каждый человек — это язык и уши.
— Ну, пойдем посидим, — неохотно пригласил Амулат джигита и попросил, чтобы подали чай.
— Ахмет-хан заболел, — тихонько и радостно сообщил Заур, входя в комнату и садясь на ковер.
— Да что ты? — глаза Амулата вспыхнули зелеными огоньками.
— Заболел, — подтвердил Заур. — Люди, как узнали, что ты появился
Амулат, ошеломленный столь важной вестью, долго сидел молча, не зная, что ответить Зауру. Он знал, что рано или поздно получит управление Аварией с помощью русского командования. Но теперь у аманата все загорелось внутри: «А вдруг кто-нибудь другой займет престол?»
В комнату вошел Якши-Мамед. Гость, покраснев, покосился на него, а Амулат попросил:
— Якши-Мамед, погуляй немного один, я скоро приду. У нас тут небольшой семейный разговор.
Якши-Мамед тотчас вышел и направился в комнату, где сидели Муравьев и Верховский.
Амулат беседовал с посланником из Хунзаха довольно долго, Якши-Мамед устал ждать его. И надоело ему слушать разговор двух полковников, в котором он мало смыслил, да и не желал разбираться в непонятном. Только к вечеру уехал Заур из Буйнаков, и Амулат, радостный и трезожный, вновь вернулся к компании. На вопрос Якши-Мамеда: «Зачем приезжал Заур?» — он ответил уклончиво;
— Ай, родственник заболел. Помощи просит. Дал ему денег.
Поняв, что гость приезжал по другим, более важным делам, о которых бек умалчивает, Якши-Мамед не стал больше спрашивать о Зауре. Амулат сам заговорил о нем как о хорошем, преданном человеке и объявил Верховскому, что хочет взять к себе двух слуг, кормить которых и одевать будет на свой счет. Командир полка ответил, что подумает, и больше к этому разговору они не возвращались. Ночью спали здесь же, в комнате, выставив во дворе и у двери караульных. Чуть свет выехали из Буйнаков. Муравьев пообещал Верховскому, что не позднее как через месяц он закончит дела в тарковской крепости и отправится в Тифлис. Хотел было податься через Кизляр вдоль Кавказской линии и дальше по Военно-Грузинской дороге, но Евстафий Иванович рассоветовал:
— Через Дербент путь держи. Погостишь у меня, а потом через Шемаху. Глядишь, где-нибудь в тех местах с Алексеем Петровичем встретишься.
— Оно и верно, Евстафий Иваныч, — согласился Муравьев, и, распрощавшись, они поехали — каждый своей дорогой.
В Тарках с нетерпением поджидал своих хозяев Абдулла. К их приезду он приготовил плов и вскипятил чай. Наспех пообедав, Муравьев отправился в крепость. День был погожий: с севера дул сильный ветер, обещая принести снег. Полковник окончательно решил, что надо бросать все и ехать. Беспокоило лишь то, что крепость на зиму останется незаконченной. До буйнакской поездки он все время торопил солдат, и те вкладывали все силы, чтобы успеть до зимы поставить кровлю, но дело продвигалось медленно.
Взобравшись на вершину скалы и войдя в крепость, Муравьев нашел в ней человек десять солдат и несколько кумыков. Они сидели у костра и варили кашу. Заместителя — майора Износкова — здесь не было. С утра появившись, он ушел куда-то. Осмотрев крепость, Николай Николаевич убедился, что за последние двое суток работы не продвинулись, и удалился злой, заставив солдат тотчас приступить к работе.
А ночью пошел дождь: холодный, мелкий. К утру он перешел в снег, и днем вся тарковская гора и ее вершина с крепостью Бурной покрылась белым саваном. Несколько дней солдаты не выходили на стройку. Когда вновь пригрело солнце и снег подтаял, Муравьев нашел помещения залитыми водой. Крыша во многих местах протекала, цемент от внезапного похолодания дал трещины.