Море житейское
Шрифт:
– Дядя Толя, вы правда сегодня не храпели?
– Нет, дружище, как глаголил бы твой папаша, это не я храпел, это просто ты крепко спал, - отвечает Толя.
* * *
Да, как радостно, что мы здесь, тут мы молодеем, освежаемся телом и духом. И, как говорили древние, возгреваем православные чувства.
Готовлю обед, но решаю, чтоб сэкономить свое время для работ на источнике, заодно сготовить ужин. Кастрюль хватает, натащили их за эти годы. Разошелся, начистил ведро картошки. И спохватился: кончилась картошечка, много на себе не притащишь. А ведро за обед и ужин скушаем. Еще бы, при такой-то
Раскочегарили с Ваней печурку, крышки кастрюлек дребезжат. В самой большой закипает вода. Завариваем, как велено, смородиновым листом. И, конечно, еще и пачку листового.
– Ваня, ты и костровым был, и посудомойщиком, а теперь, ноги в руки, будешь посыльным. Аллюр три креста за работниками!
– То есть быстро бежать?
– Нет, надо еще быстро стоять и долго спрашивать.
Ваня помчался. А я тарелки, кружки, ложки на артельном столе приготовил. Хлеб нарезал. Идут, мои братики. Саша сияет:
– Все цветет, все благоухает! А птицы! Рай! Рай! Ванечка, запомни!
– Осенью будешь писать сочинение «Как я провел лето», напишешь: я был в раю, там меня жрали комары и клещи, а в речке плавали лещи, -советует Толя.
– Стоп!
– восклицает бригадир.
– Раздеваемся! Немедленно! Надо это было сделать перед сном.
Бригадир совершенно прав, ибо клещи похожи на радиацию, их не видно, не слышно, но они есть. И вот - у Саши на шее, под бородой, клещ. Хорошо, рано хватились. Смазываем укус растительным маслом. Бригадир ниточкой обвязывает клеща и начинает потихоньку как бы выкручивать его из тела против часовой стрелки. Не дай Бог, оборвется. Но все, слава Богу, обошлось. «Надо в баночку и на экспертизу», - говорит Саша без бороды. «Много клещу чести. Экспертиза! Клещ и слова такого не знает, - говорит Толя.
– Он уже не жилец, развяжите и отпустите».
Я стучу ложкой по кастрюле и возглашаю: «Отче наш...»
После обеда, перед новыми трудами, читаем акафист святителю Николаю. Поем все лучше. Умилительны наши молитвы. Саша всегда плачет и оправдывается: «У меня слезы сами текут и текут». Он старается всегда выбрать время, чтобы убираться в храме, выносить мусор, подметать пол. Пол, которого пока нет, утоптанная земля. А что было-то! Все было завалено мусором, горами удобрений. Голыми руками выгребали. А запах какой шел от удобрений, молодым женщинам становилось плохо - аммиак. Но вятские старухи и тут не сдавались. Помню, меня поразило то, что я собирал кучи битого стекла, ссыпал в старое ведро, и тоже голыми руками, и ни одной даже царапинки.
Молимся всемером, а будет так, что и места в храме не будет. Говорим о том, что Крестный ход двинулся из Вятки. Знаем даже по часам, где они теперь. «К Бобино подходят».
– «Нет, еще часа через два». У нас, в Горохово, будут послезавтра, часам к девяти утра. Выйдут из Мона-стырщины в три часа ночи.
Ставим Крест между источником и купелью. Воду из источника хочется пить все время. Чуть больше суток здесь, а кажется, живем тут давно.
Работаем, и комаров замечать некогда. А их тучи.
– Еще, Ваня, - советует Толя, - напиши в сочинении: «На Крестном ходу меня удивляло то, что комары совсем не кусали старух, а кусали
Бригадир, как всегда авторитетно, просвещает:
– Комаров создал Бог для питания птиц и для обновления крови. Убавляется крови, начинают работать кроветворные органы.
– Комарихи любят пьяных мужичков, - в тон ему продолжает Толя.
– Я же сам таков. Алкоголь входит в кровь, которую комары пьют. Балдеют, сами становятся алкоголиками, начинают на всех нападать, кусают даже машины и трактора. Ваня, запиши.
Опять мы промерились с длиной жердей для настила. Переделываем.
– Ничего, - утешает бригадир, - трудов напрасных нет.
– Есть безполезная работа, сказал поэт, трудясь до пота.
– Это Леша.
– Может, когда сюда и Патриарх приедет, - мечтает Саша.
– Вначале архиерей, - решает Анатолий.
– А я, братья, видел архиерея. Лично. Возил документы от храма на подпись. Батюшка говорит: меня могут не пустить, ты пройдешь. Прошел. Попросил благословения, подал прошение. И не забыть подпись его: одна треть страницы - это прошение, а две трети - его подпись. А вот вы, умники, скажите, почему, меня спросили в приходе, у Патриарха охрана, он ведь человек Божий, его Бог охраняет, почему?
– Да если б не было охраны, я бы первый стал его охранять, - заявляет Саша.
– Столько сейчас психов, ненормальных, сектантов.
– Это не ответ. Его же Бог бережет.
– Так вот Бог и поставил охрану.
– Да, - восклицает Анатолий, - так мне и надо было ответить.
Ваня неожиданно спрашивает:
– А почему кружки после чая не надо мыть?
– Как так?
– Да, не надо, это я распорядился, - говорит вождь.
– В немытой кружке вкус нарастает. И вообще, в закопченной сверху и черной внутри кружке есть что-то партизанское, фронтовое.
Приходится соглашаться.
Выстилаем коротенькими бревешками ступеньки к источнику. Решаем сделать и другой ряд ступенек. Чтобы по одному ряду спускались, а по другому поднимались, не мешая друг другу.
Как пролетел день, не заметили. И не присели ни на минуту, только то и посидели, что за обедом. Очень много надо сделать, и чем больше мы делаем, тем еще больше остается. Надо заборчики у купели. И разделяющие мужчин и женщин, и укрывающие от любопытных. Надо вешалочки, какие-то крючки для одежды, надо полочки, все надо. Молчаливый Саша устраивает вешалки гениально просто: это сучья сосны с большим количеством сучков. Отчистил, приколотил, залюбуешься. Такие бы в городскую квартиру.
Бригадир пишет номера на щепочках, переворачивает, предлагает брать. Это очередность погружения в купель. Ему достается первый номер. Тут, по ходу работ, после жеребьевки, начинаются словесные упражнения на тему номеров и «остолбенели мужики». Это Толя рассказал стихи, которые были к столетию вождя. Как не могли мужики расколоть чурку, и как подошел к ним невысокий лысоватый человек. «Развалил он чурку на поленья лишь одним движением руки. Мужики спросили: “Кто ты?” - “Ленин”.
– И остолбенели мужики».