Море

Фехер Клара

— Не пойдет. Плохо запечатано.

— Не задерживайте очередь, чего вы там! Несите скорее своему недотепе начальнику, пускай заклеит, как надо, — загудела толпа.

Стоящий позади неудачника высокий, худой мужчина с выпирающим кадыком, рассчитывая, очевидно, на благосклонность старой девы, добавил:

— Вы что думаете, у барышни много свободного времени? Не хватало бы еще курс лекций вам прочесть…

Вертя в руках возвращенное письмо, семнадцатилетний юноша в сером дерюжном костюме в отчаянии тер свои воспаленные глаза.

— Как?.. Возвращаться к господину начальнику? Да ведь он живет в Буде, а уже половина

восьмого… Что ж… мне идти?

— Нет, я схожу или вацский епископ, — желчно бросил мужчина с кадыком. — Давай, приятель! — С этими словами он локтем отстранил паренька и протянул свои заказные письма. Старая дева даже не взглянула на них.

— Не по правилам.

— Как так не по правилам?

— А так. Плохо заклеены.

— Дайте пузырек, я заклею.

— Довольно шутить. Ишь, чего захотел — здесь заклеивать. А башенных часов с цепочкой не хотите?

Стоявшая позади него толстая женщина захихикала. Но мужчина с кадыком не сдавался. Лицо его побагровело.

— Я требую принять мои письма.

— Можете требовать, сколько вам заблагорассудится.

— Чего задерживаете очередь? Мы тоже хотим поскорее уйти домой.

— Поймите же, мои письма запечатаны правильно. Не виноват же я, что конверты плохо заклеиваются.

— Военные конверты! Наверно, гитлеровцы клей слизали, — выкрикнул кто-то в конце очереди.

— Кто здесь болтает? — закричал человек с кадыком. — Кто смеет?..

Наступила тишина.

— Я смею… — послышался спокойный мужской голос.

Все оглянулись.

В очереди стоял мужчина в солдатской форме. Один глаз его скрывала черная повязка. Правый рукав был пуст.

— Ну, что уставились? Или никогда не видели? Бегите за полицейским, соотечественнички. Мне уже терять нечего. Разве что отхватят и вторую руку. Правую пришлось пожертвовать за Маляра [1] .

— Замолчите, — завопил мужчина с кадыком, — а то…

1

Презрительное прозвище Гитлера. — Здесь и далее примечания переводчика.

— Не петушись, приятель. Если уж ты так кипятишься из-за своего фюрера, так ступай на фронт. Нечего дома драть глотку. Иди-ка навстречу русским, они уже недалеко. Тут рядом, у Татарского перевала.

— Черта лысого у Татарского перевала, проклятый большевик! Ну, погоди же, я сейчас приведу полицейского. — С этими словами он схватил свои письма и выбежал из почтового отделения.

Длинная очередь молча продвинулась на шаг вперед. Позади одноглазого солдата стояли две девушки. Одна из них лет двадцати, ростом повыше соседки была в простом темно-синем костюме и бледно-голубой шелковой блузке. Ее светлые коротко подстриженные волосы были гладко причесаны и заколоты сзади двумя коричневыми гребешками. Вторая — немного моложе первой — розовощекая кареглазая пышка с черными волосами — была в плаще, из-под которого виднелась шерстяная юбка в красную клетку.

Блондинка посматривала на большие круглые стенные часы. Каждый раз, когда минутная стрелка прыгала вперед, она, словно от сильной боли, закусывала губу.

— Без четверти восемь.

— Ну, уходи. Я и твои сдам.

— Ты же знаешь, какая у нас госпожа

Геренчер. Лютый зверь.

— Знаю не хуже тебя.

— Ну вот!

— А что ты о ней беспокоишься? Пусть хоть повесится. Если бы могла, она бы нас и на ночь не отпускала. «О, дорогой господин директор, девушки еще не устали. Девушки с радостью побегут на почту, девушки с радостью поедут в Гонолулу, для девушек нет большей радости, как за сто пенге в месяц служить денно и нощно Заводу сельскохозяйственных машин».

— Прошу прощения, у меня сто тридцать пенге, — ответила блондинка, и на ее огорченном лице мелькнула улыбка.

— Да. Потому что ты арийка. Это тебе надбавка за твою прабабушку. Ну, давай сюда твои письма, беги. Ты еще успеешь?

— Пожалуй, успею, — согласилась Агнеш, — если потороплюсь. Начало в восемь.

— С ним идешь?

— Ты же знаешь.

— Ну, тогда давай письма.

— Если бы этот глупый солдат не поднял скандала, мы бы уже стояли у окошка, — сказала Агнеш, не зная, на что решиться.

— Оставь. Он прав.

— Ладно, прав. Но если он в своем уме, то не стал бы болтать языком… Гизика, ты правда сдашь мои письма?

— Господи боже мой! Опять ты начала, вместо того чтобы скорей бежать. Без шести минут восемь.

— Я тебе очень благодарна. Эта кипа пойдет в Кечкемет, это в Шомошбаню, это срочное, вот два ценных, а это объявление о конкурсе. Привет, Гизика.

— Веселись спокойно! — крикнула вслед брюнетка, но Агнеш уже не слышала ее. В дверях она столкнулась с полицейским, его привел мужчина с кадыком. «Какой гадкий тип», — подумала она, устремляясь по проспекту императора Вильгельма к станции метро.

На улице царила кромешная тьма.

Агнеш боялась ходить по затемненным улицам, ее пугали передаваемые по радио сигналы тревоги. Однако она никак не могла смириться с мыслью, что на Будапешт могут сбросить бомбы. Памятный налет сорок второго года она проспала, и лишь утром разнесся слух, что в Буде разбомбили виллу и кто-то даже погиб. В ту пору ходил по городу анекдот, будто возвращается на свой аэродром русский пилот после бомбежки, а сержант устраивает ему головомойку: что, мол, за безобразие, почему прилетел на два часа позже, чем было приказано. «Извините, я не виноват, — ответил летчик, — пришлось ждать, пока в Пеште затемнятся». Повсюду рассказывали, что на горе Геллерт возле зенитного орудия не было ни души. Только когда начали бомбить, солдаты бросились искать офицеров, которые в это время попивали винцо в погребке Матяша. С той поры прошло уже два года, люди привыкли к светомаскировке, к побеленным краям тротуаров, к тому, что внезапно на неопределенное время прерываются радиопередачи и начинают реветь сирены, но всерьез так и не верили в опасность воздушных налетов.

Агнеш еще никогда не была в столь томительном, плохом настроении, как сейчас: «Можно подумать, что я иду не на свидание с любимым, а на собственные похороны, — с досадой бормотала она. — Не знаю, что со мной происходит. Того и гляди заплачу. Да и как не плакать, — ответила она сама себе. — Он не придет. Но почему? До сих пор он всякий раз приходил на свидание вовремя. До сих пор, но сегодня…»

Заметив, что последние слова она произнесла вслух, Агнеш испуганно оглянулась вокруг, но никто не обращал на нее внимания. «Мне постоянно мерещатся какие-то страхи. Почему он вдруг не придет?..»