Морф

Клименко Анна Борисовна

— Я уже сказал, чего хочу, — огрызнулся Шерхем и кивнул в сторону бородача в бордовом камзоле, — вот ему сказал. Я хочу здесь пожить. Все. Больше мне ничего ни от кого не надо.

Полуорк уперся руками в бока и проворчал — но не злобно, скорее задумчиво.

— За тобой рано или поздно придут гончие.

— Тогда я уйду, — Шерхем пожал плечами, — в свою очередь, я могу и вам… кое-что предложить.

— И что же? — атаман сделал удивленное лицо, хотя наверняка уже обо все догадался.

— Свои услуги, мил человек, — Шерхем ухмыльнулся, — пока я

здесь, буду штопать твоих людей. Пока я здесь, ни один из них не сдохнет от кровопотери или от заражения крови.

Атаман провел огромной лапой по жестким, остриженным щеткой волосам. Расправил плечи, поиграл мускулами на обнаженной груди.

— Хорошо, лекарь. Оставайся.

Разбойники одобрительно загудели. Лекарь в шайке — это не просто хорошо, это отлично. Даже странно, что атаман так долго размышлял, но страх перед королевскими гончими велик, простолюдины склонны преувеличивать их возможности…

— Айк, отведи его к Милаведе в хату, — пророкотал полукровка, — пусть погостит у нас… пока что.

***

Айком оказался все тот же обладатель камзола без рукавов. Метко сплюнув себе меж носков давно нечищеных сапог, он почесал бороду.

— Ну что, пойдем, лекарь?

Слово «лекарь» прозвучало уважительно, почти с придыханием — видать фокусы Шерхема все же впечатляли. Странно, почему: кто еще, как не лекари, знает, куда надо надавить, чтобы человеку стало плохо? Ну, разве что некроманты, но те работают с неживой материей. Куда как удивительней другое — почему-то редко кому в голову приходит, что истинный лекарь может применить свои знания во вред пациенту. А когда это случается, как, например, полчаса назад, зрители выглядят так, будто их чем по голове огрели.

— Пойдем, — Шерхем коротко поклонился атаману и вновь вынырнул на солнечный свет.

— Далеко идти?

Айк, со знанием дела почесываясь, кивнул головой в сторону окраины Малых коряг.

— Да туда, откуда ты и пришел. У Милаведы дом первый от леса, откуда ты вылез.

Ага, понятно. Видели, знаем.

— Только ты того… Осторожнее с ней, — продолжал напутствовать Айк, — она баба бешеная, никого не боится, и атаман ей не указ… Слушает она его, конечно, но огрызается как собака, того и гляди покусает.

— Что так? — они уже шли по дороге, пыль желтыми облачками клубилась под ногами, а вдоль плетней все было золотым от одуванчиков.

— Сестра она ему, — негромко пояснил разбойник.

— Да ну, — Шерхем нахмурился. В той молодой женщине он не заметил ни капли орочьей крови. Только кожа белая, даже слишком для Малых коряг, таким лицом можно было и в Карьене щеголять.

— Сводная, говорят.

— Понятно.

Так, перебрасываясь короткими фразами, они добрались до крайнего сруба. А там их уже ждала и хозяйка, за подол которой цеплялся белобрысый мальчишка. Взгляд ее голубых глаз показался Шерхему острее бритвы.

— Что, привел? — прошипела Милаведа, — на кой ты мне его привел, а? Что мне, делать больше нечего? Только и осталось, как чужих мужиков ублажать?!!

Она стояла за плетнем, такая маленькая,

что Айк по сравнению с ней казался медведем — и, тем не менее, подался под ее напором, покраснел — это было видно даже под бородой — и начал неразборчиво бубнить о том, что, мол, приказ Эрда. Милаведу это ничуть не смутило, она отодрала сына от юбки и, легонько шлепнув его по тощему заду, отправила в сад.

— Передай Эрду, что я ему не прислуга, — сварливо сказала женщина, уперев руки в бока, — ишь, нашел гостиницу!

— Милаведа, — у голосе Айка послышались умоляющие нотки, — ну, не позорь ты перед людьми, а? Не стыдно? Господин лекарь устал с дороги, отдохнуть хочет…

— Да? — голос Милаведы упал до шепота, — а куда мне его укладывать? Об этом Эрд не подумал? Кровать он мне принес? Или мне… вот его… сразу рядом с собой полагается?

Шерхем вздохнул и мысленно обратился к небесному лику Хайо, чтобы тот ниспослал ему толику терпения — хотя бы до тех пор, пока Айк умаслит Милаведу, и та согласится его пустить. Усталость, бесконечная усталость уже вцепилась когтями в плечи, заставляя сутулиться, гнуть спину. Хорошо бы закончить все это… даже не перепалку разбойника и сестрицы атамана, а вообще. Все это.

Милаведа вдруг умолкла, точно язык проглотила; она несколько бесконечно долгих мгновений пристально вглядывалась в лицо Шерхему, а затем резко дернула на себя калитку.

— А, ну тебя к Охру. Входи. Только смотри, если моего парня обидишь, живым отсюда уже не уйдешь, и плевала я на Эрда… И, слышь, Айк, кровать принесите мне. И еще…

Что там еще, Шерхем уже не слушал. Он осторожно, упаси Хайо задеть, протиснулся между распахнутой калиткой и Милаведой и побрел… не в дом, в сад. Затявкала рыженькая шавка, звеня цепью, где-то за спиной совсем по-мужски ругнулась хозяйка. Шерхем дошел до раскидистой яблони, сбросил ставший вдруг неподъемным мешок, и с размаху уселся в траву, откинулся на ствол. Хайо, как же мало надо человеку для счастья!

Он прищурился на нависшую над ним Милаведу.

— Ну, и что ты здесь расселся? В дом иди.

— Это необязательно, — прошептал он. Двигаться не хотелось, совсем. Вот так бы закрыть глаза и сидеть, не шевелясь… неделю, не меньше.

— Здрасьте, — Милаведа не сдавалась, — а что я скажу братцу дорогому? Что оставила гостя подыхать в саду?

— Да я же не собираюсь…

— А то по роже твоей не видно, да? — Шерхем вздрогнул, когда не по-женски сильные пальцы вцепились ему в руку, — давай, поднимайся, ну?

Лицо у Милаведы сделалось злым и некрасивым, а лекарь как-то отстраненно подумал о том, что — нет, она могла быть и не сводной сестрой полуорка. Просто… у кого-то темная кровь на виду, а у кого-то и внутри.

— Я к тебе в дом не напрашивался, — он вывернулся из железной хватки. — А ночевать и под деревом могу, привык уже.

— Ну, хорошо, хорошо, — Милаведа сдула со лба выбившуюся из прически льняную прядь, — иди хотя бы пообедай. В дом.

Шерхем усмехнулся.

— Подавай на стол, хозяйка. Сейчас буду.