Мороженое в вафельных стаканчиках
Шрифт:
— Да все у них здоровы. Я знаю. Все, завтра поговорим.
И он повесил трубку. Я снова легла спать. Каждый раз, как я ложусь, наступает такой момент — за десять минут до сна, — когда лениво размышляешь о том, что завтра наступит новый день и он, наверное, будет лучше, чем этот. Так и сейчас я подумала, что, наверное, ничего страшного не происходит. Танька же ищет человека, который временно подержит у себя собаку. Я все же склонялась к аллергии. Вот как у Зины Ивановны — на Кутузова. Раньше, Лешич говорил, она могла спокойно всех кошек гладить хоть целый день.
Все
Мы не знаем
Это была катастрофа. Танька собралась отдать кому-нибудь своего Шороха, Славка не выдумывал и паниковал не на ровном месте. Я узнала это очень просто: на перемене спросила у нее, как поживает пес.
— Хорошо, — ответила Танька, — только скоро он будет жить не со мной. Отдаю.
— Значит, правда?
— Не твое дело. И не Славкино, — зло сказала Танька. — Отстаньте от меня вообще! — И вышла из класса.
Что-то тут не так, не сходится. Ясно же, что она сама не хочет отдавать Шороха. Она бы так не злилась. Тут надо разобраться.
— Пока ты разбираешься, она отдаст собаку! — кричал Славка по дороге из школы. Мы уже вышли к мосту, машины ехали так близко, в этом месте всегда, чтобы услышать друг друга, надо идти голова к голове, кричать на ухо.
— Спокойствие, — сказала я ему и вспомнила о папе, потому что это его словечко, — что-нибудь придумаем.
И мы двинулись прямо к папе.
— Собаку? Отдает? — удивился папа, — Но нам не нужно, у нас тут не граница. Может, на охрану?
— Это на цепь? — спросил Славка. — Шороха — на цепь? Поисковую собаку?
— Во дворе у нас живет Найда, в подвале…
— Знай, — поправила я.
— Шороха — в подвал? — голос у Славки дрожал, как будто он сейчас заплачет.
— Спокойствие! — сказал папа. — Дайте мне время до вечера. Есть у нас время?
— Мы не знаем. Может, Танюхе уже кто позвонил.
Я вдруг придумала, что надо делать. Папу отпустили пораньше, мы поехали к нам, точнее, в соседний дом, через дорогу. Там жил слепой старик с огромным носом. Раньше он каждый день ходил с собакой в магазин и обратно, гулял в парке. Когда я была маленькая, то все никак не могла решить, что мне больше нравится: нос или собака. Но три месяца назад собака умерла, и теперь он редко выходил из дому: продукты привозила взрослая дочь, гулял только по выходным, тоже с ней или с кем-то из соседей. К нему мы и поехали. Валерий Сергеевич, так соседа зовут, сразу все понял. Мы набрали Танькин номер.
— Алло! — начал он разговор, очень громко. — Мне тут соседи сказали, вы отдаете собаку. Да, мне нужна… Можете не объяснять, мне любая подойдет… Нет, приехать не могу. Я не вижу ничего, зрение слабое, совсем почти нет. Вот соседи помогли номер набрать. Это на Набережной. Когда будете? Запишите адрес.
— Через сорок минут, — проорал нам Валерий Сергеевич, все же мощный у него голосина.
Мы пошли к нам. Славка сел у окна. Попили чаю, и вот пришла Танька. Посмотрела на мои окна (мы успели спрятаться за штору), присела рядом с собакой. Погладила, что-то сказала. Потом перешла дорогу и скрылась в соседнем дворе. Глядя на все это, слышали мы стук
Потом она вышла. Без собаки. Посмотрела на мои окна, достала телефон и позвонила.
— Да? — ответила я.
— Ты дома?
— Э-э… Дома, да. Только у меня папа спит.
Лицо у папы вытянулось, но он промолчал.
— Я зайду? — спросила Танька. — Через минуту.
Славку с папой я закрыла в родительской комнате. Мы пошли на кухню, я поставила чайник.
— А я Шороха отдала, — вздохнула Танина.
— Как быстро…
— Да… Старику слепому, он у вас в соседнем доме живет. С носом. Знаешь?
— Слепому? Он еще говорит громко. Знаю.
Мы молча дождались, когда закипит вода. Я налила чай.
— А зачем ты его отдала? — спросила я.
Танька отхлебнула слишком много и обожглась. Заревела. Сидит и ревет, а я не знаю, что делать, меня как-то трясти стало: так Шороха жалко. И Танюху тоже жалко. Она поревела и говорит:
— Я бы сама нипочем не отдала. Это Лешка все. Ну, мой Лешка. Да я знаю, что тебе Славка рассказывал, можешь не делать вид, будто не знаешь. Ну вот. Он мне все: отдай да отдай пса. Шорох его больно не любит. На других не рычит, на него рычит. Да еще Лешке обидно, что у меня все разговоры только про собак. Хочет, чтобы я бросила все. И собак, и спелео. И вообще все. Чрезвычайные ситуации эти все. Говорит, ему в училище все эти дела надоели, техника безопасности. А тут я еще, тоже про это все. А как это — надоело ему? Ему ж летать! Как? А?
Я не знала, что ответить.
— Ну вот, я и отдала.
— Танька, — сказала я, — ты сколько уже Шороха знаешь?
— Так с двух месяцев, год уже.
— А Лешку этого?
— Лешку? Ну, Лешку… Месяца два.
— Та-ань! Ну ты чего, его так любишь?
— Ну, — сказала Танька и снова заревела. — А чего мне теперь делать?
Я не знала. Я только могла сидеть, гладить Таньку по голове и реветь вместе с ней. Я не знаю. Мы все не знаем.
Потеряли и нашли
У школы стоял Славка. Он ждал меня. Он сказал, что ждал меня тут каждую перемену. А на уроках ждал в классе. И Таньку ждал. Но мы пришли только сейчас, на последней перемене. Нас привез папа. В машине с нами был Шорох, бывший Танькин пес. Славка, как его увидел, весь просиял, побежал обниматься, пожал руку моему папе, сказал, что просто счастлив.
— Как все прошло? — спросил он.
Но нам было некогда разговаривать. Мы закрыли собаку в машине и пошли в школу. Папа должен был что-то придумать, какое-нибудь оправдание, почему мы опоздали.
Танька отдала своего Шороха нашему соседу, Валерию Сергеевичу. Кажется, это было так давно, а на самом деле прошло всего несколько дней. Потом она передумала, захотела вернуть собаку. Дня три думала. За это время старик полюбил пса и возвращать отказывался. Он, как и раньше с другой собакой, ходил с ним в магазин и в парк. Шорох — очень умный пес, он быстро выучил дорогу, сходил один раз с новым хозяином и его дочерью и запомнил. Конечно, его не учили быть поводырем, но он все равно был хорошим помощником соседу.