Морские были
Шрифт:
Адмирал не заставил Головнина томиться в приемной. Подтянутый адъютант доложил о прибытии русского моряка и тотчас распахнул дверь. В просторном кабинете оказалось не менее тридцати офицеров. Они сидели у круглого стола, стояли отдельными группами, трое склонились над бумагами, которые просматривал Барти...
Головнин подошел к столу. Адмирал поднял лысую голову, отодвинул бумаги и поспешно встал.
– Мне очень приятно, мистер Головнин, познакомиться с вами. Я знаю о вашей доблестной службе в английском флоте. Как самочувствие? Нравится ли вам Капштадт?
–
– Я предпочел бы югу северные широты...
Адмирал громко засмеялся.
– Должен сказать вам, капитан, что климат этих мест считается отличным. Надеюсь, вы ни в чем не испытываете нужды?
– Я хотел бы знать, каковы ваши намерения в отношении шлюпа "Диана" и его экипажа?
Барти приподнял острые плечи. Сухое старческое лицо выразило удивление.
– Намерения самые доброжелательные. Вам, вероятно, известно, что наша эскадра, блокировавшая французские острова, недавно сильно потерпела от бури. Вчера сюда прибыло для ремонта несколько кораблей. Вам следует дать распоряжение, чтобы ваши матросы приняли участие в ремонтных работах. Это, конечно будет оплачено и отразится на снабжении вашего экипажа.
– Нет, я не сделаю такого распоряжения, - сказал Головнин.
– Корабль, отремонтированный на мысе Доброй Надежды, может очутиться в Балтийском море и вести операции против России. Если бы мои матросы приняли участие в этих работах, значит, они помогали бы противникам России.
– Мне думается, в вашем положении с такими подробностями не следовало бы считаться, - заметил Барти.
– Один из ста шансов, что корабль, отремонтированный вашими матросами, окажется на Балтике.
– Даже если бы это был один шанс из тысячи, - сказал Головнин.
– Мы ни за что не согласимся помогать противнику.
И снова старческое лицо Барти выразило удивление, которое тут же сменилось тем благостным смирением, которое обычно бывает написано на лицах иезуитов.
– Мне очень жаль, капитан, что я не могу вас порадовать каким-либо распоряжением моего правительства относительно "Дианы". Придется вам еще подождать. Но вы можете быть уверены в моем неизменном к вам расположении. А сейчас я вынужден извиниться, так как срочно должен осмотреть новый сигнальный пост...
В расположении адмирала Головнин убедился в тот же день, едва возвратился на "Диану". Здесь его уже ждал английский морской офицер, только что прибывший из Капштадта. Очевидно, Барти послал его вслед за Головниным, и офицер обогнал капитана в дороге. Хмурый долговязый детина с тяжелой челюстью и подслеповатыми глазами, он пристально всмотрелся в лицо капитана и резко отчеканил заранее подготовленные фразы:
– По распоряжению адмирала сэра Барти вы должны дать письменное обязательство о том, что не предпримете попыток оставить Саймонстаун до соответствующего приказа из Англии. Если вы откажетесь выдать такое обязательство, команда и офицеры будут отправлены на берег, как военнопленные, а шлюп займет английский караул. Кроме того, сэр Барти распорядился,
– Возможно, сэр Барти распорядился и в отношении снабжения моего экипажа?
– спросил Головнин.
Офицер усмехнулся:
– Было бы очень странно, если бы адмирал стал составлять для вас меню...
– Но будет еще более странно и дико, если мои люди окажутся вынужденными голодать.
– Впрочем, сэр Барти сказал, что ваши люди могут работать и получать питание.
Головнин внимательно посмотрел на него.
– Мы не страшимся ваших пушек. Можете быть уверены, что нас не устрашит и голод.
Получив письменное обязательство, офицер отбыл на берег. Провожая его взглядом, Головнин сказал:
– Да, Англия не забывает своих друзей...
Плен был особенно тягостным из-за неопределенности, в которой все время находилась команда "Дианы". Какое решение примет английское правительство?
Барти на записку Головнина о том, что на судне окончился провиант, не ответил. На второе, уже резкое, настойчивое письмо он прислал ответ только через две недели, - несколько любезных фраз с пожеланием доброго здоровья. Это было издевательство.
Капитаны голландских кораблей, с которыми Василий Михайлович познакомился здесь и подружился, не скрывали своего возмущения поступками адмирала.
– Никто не посмеет упрекнуть вас, мистер Головнин! Барти заставляет вас бежать, он грозит вам голодной смертью...
Возможно, были среди этих людей не только доброжелатели. Ни на минуту Головнин не забывал об осторожности. Обычно он отвечал сокрушенно:
– У меня нехватит провизии даже на неделю пути...
Но вечерами он пристально вглядывался в горизонт, вслушивался в плеск зыби. Хотя бы надвинулись тучи, хотя бы грянул шторм! Погода, как нарочно, стояла ясная, тихая, ночи лунные. Пытаться уйти в такую погоду в океан было бы безрассудно...
Монотонным печальным звоном корабельные склянки отсчитывали часы; сменялись вахты, приходили и уходили иностранные суда, маршировала на берегу английская морская пехота... Одна за другой проходили недели.
В апреле исполнился год с того памятного дня, когда шлюп вошел в Саймонстаун. Уже наступил май... Пестрые ракушки и зеленоватые водоросли густо покрывали подводную часть шлюпа, как обычно покрывают обломки затонувших кораблей...
Как-то вечером в середине мая внезапно подул желанный норд-вест, и небо закрыли тяжелые тучи.
Головнин вышел на палубу, осмотрелся. Близко чернел смутной тенью адмиральский фрегат. Еще днем Василий Михайлович приметил, что паруса на нем не были привязаны. Большие военные корабли, стоявшие на якорях несколько дальше, еще ремонтировались, они не могли пуститься в погоню. Оставалась еще одна опасность: у входа в бухту курсировали два неизвестных судна, которые могли оказаться английскими военными кораблями. Впрочем, об этой опасности долго раздумывать не приходилось: если будет погоня, значит будет и бой.