Морские истребители
Шрифт:
неисправности, но и выполнить такие объемные работы, как замена мотора. В таких случаях за дело брались все свободные техники и механики эскадрильи. И здесь, как в бою, проявлялась фронтовая дружба, взаимопомощь. В основе такой самоотверженной работы были высокая политическая зрелость, сознание личной ответственности каждого за выполнение своих обязанностей, стремление внести свой вклад в общее дело победы над фашистскими варварами.
Отличными мастерами своего дела были техники и механики пашей эскадрильи. Разве можно забыть тружеников аэродрома старших техников И. Юдина, А. Гриля, В. Иванько, А. Дюпина, В. Мельникова, И. Бородулю, механиков И. Суховицкого, А. Шаронова, И. Бочарикова и других специалистов эскадрильи.
В сложной
Правда, не обходилось и без происшествий. В одну из холодных январских ночей на нашей стоянке вспыхнул пожар в одной из «индивидуальных» землянок, где спал моторист Ефименко. От сильного перегрева воспламенилась коптилка «катюша», заправленная бензином. Загорелись матрац и одежда Ефименко. Это происшествие совершенно случайно не завершилось тяжелым исходом: техники, возвращаясь со стоянки, увидели дым, пробрались в землянку и вытащили полуживого моториста. После такого события командир эскадрильи запретил устраивать «индивидуальные» жилища в земле, кое-кому из техников пришлось переселяться в общие землянки.
Вспоминая некоторые подробности условий работы и жизни личного состава нашего полка в боевых условиях, хочется еще раз подчеркнуть, что такую невероятно тяжелую физическую и моральную нагрузку, такие лишения и невзгоды мог выдержать только наш, советский солдат, воспитанный и закаленный ленинской партией.
Лицом к лицу
Было это в январе, когда мне пришлось столкнуться буквально лицом к лицу с фашистским летчиком
«Мессершмитта-109». На этот раз «мессеры» пытались атаковать «илы» на подходе к линии фронта над Азовским морем. Я первым заметил противника выше нашей группы и немедленно передал по радио:
– Орлы! Справа выше пара «худых». Слышу спокойный голос Авдеева:
– Орлы! В атаку!
Внезапно появилась вторая пара «мессеров», которая свалилась на шестерку «илов». Пришлось и нам, группе непосредственного прикрытия, вступить в бой. Отбивая очередную атаку «мессера», я успел развернуть свою машину ему в лоб. Фашист не принял лобовой, резко взмыл почти вертикально вверх. Я рванулся за ним и оказался в нескольких десятках метров от него, совсем рядом: вижу нижнюю часть фюзеляжа, черно-белые кресты на плоскостях. Мы оба, мой «як» и «мессер», лезем вверх. Скорость быстро падает. Вот фашист повернул свою машину и я на миг увидел его лицо, в шлемофоне, без очков, наши взгляды встретились. Что же делать дальше, как изловчиться и дать по нему очередь? Конечно же, и фашистский летчик думает о том же. Оба хорошо понимаем - кто свалится без скорости первым, тот и будет сбит.
Мой «як» уже качается из-за малой скорости, на пределе. Давлю левой рукой на секторы газа и шага винта, а сам не свожу взгляда с «мессера».
Вижу, фашист закачался, скорость потеряна, и в тот же миг сваливается вниз, в пикирование. Я уже готов был торжествовать: в упор, думаю, расстреляю. Но машина не слушается, вздрагивает, вот-вот сорвется в штопор. Этого допустить никак нельзя. Плавно перевожу ее в пикирование, но враг быстро уходит, дистанция увеличивается. Мне его уже не догнать. Какая досада! Даю длинную очередь вдогонку по «мессеру», но, увы, безрезультатно. Мы, выходит, посмотрели друг на друга и чинно разошлись. Такого не должно быть, ведь я в маневре получил преимущество, однако реализовать его не сумел. Кроме того, оторвался от ведущего группы и остался один. Па максимальной скорости пытаюсь догнать своих, кручу кругом головой, но никого не вижу - ни «илов», ни «яков». Выше меня, на пересекающихся курсах проносится какой-то «як», быстро пристраиваюсь к нему. Рассмотрел номер - «28». Да это же мой
Парой догоняем нашу группу «илов» и без потерь приходим на свой аэродром. При разборе выяснилось, что Румянцев, находясь выше, сорвал атаку «мессеров», которые собирались с намерением разделаться со мной.
В этом воздушном бою я еще раз убедился, как много значит для истребителей взаимовыручка. В нашем гвардейском полку для всех летчиков было законом общеизвестное правило: «Сам погибай, а товарища выручай».
Командир звена А. Румянцев всегда оказывался там, где необходима была помощь, и в самую решающую минуту. За ним в эскадрилье и в полку укоренилась хорошая слава. Воевал и маневрировал он в бою очень расчетливо, стремясь сохранить преимущество в высоте, все видел в воздухе, за лично сбитыми самолетами не гнался. И когда Саша первым среди летчиков полка был награжден орденом Александра Невского, все мы искренне радовались за нашего командира.
Зачастую между летчиками разгорались споры: кто что наблюдал в воздушном бою, сколько было вражеских самолетов, как протекала схватка, кто кого опередил и тому подобное. Порой действительно было трудно докопаться до истины. Один летчик, как бы хорошо он ни был подготовлен и опытен, не всегда сможет схватить всю картину боя в деталях, тем более группового, с участием большого количества самолетов с обеих сторон, занимающего значительный объем воздушного пространства. Еще сложнее приходится ведомым, связанным маневром ведущего. Полнота восприятия обстановки в большей степени зависит от индивидуальных способностей летчика, его опыта, искусства владения самолетом. Обычно в первых боевых вылетах и первых воздушных боях в силу скованности, большого морального напряжения летчик очень мало видит и понимает. «Прозрение» приходит с боевым опытом, у одних летчиков раньше, у других позже. Реальная картина воздушного боя складывается из суммы наблюдений всех участников. Понимая это, наши командиры стремились собрать и обобщить увиденное в бою каждым летчиком, В. Добров и А. Румянцев, опрашивая нас, путем сопоставления докладов воссоздавали общую объективную обстановку в воздухе. Такие импровизированные разборы были хорошей школой боевой закалки.
В январе, двадцать второго числа, мы потеряли самого молодого из летчиков нашего полка Н. Маркина. Ему только исполнилось девятнадцать. В полк он прибыл сразу после окончания училища. Черноволосый, смуглый крепыш среднего роста, по характеру очень скромный, даже застенчивый. С легкой руки И. Тарасова летчики называли его «маненьким». Летал Маркин хорошо и был определен ведомым к заместителю командира эскадрильи старшему лейтенанту Тарасову. В декабре и январе он вместе с нами выполнил больше десятка боевых вылетов, проявил себя неплохо. Тарасов был им доволен.
В тот день мы впервые сопровождали штурмовики, которые имели задачу - уничтожить плавсредства в порту Феодосии. Полет был сложным. Весь маршрут до цели и обратно проходил над холодными свинцовыми волнами Черного моря, на удалении более 150 километров от аэродрома. Налет на Феодосию был неожиданным для врага, и потому противодействие было слабым, а «мессеры» вылетели с опозданием, и им перехватить нас не удалось.
Тарасов возвратился после выполнения задания один, без ведомого, и первыми его словами были:
– Маркин не произвел посадку? Я его потерял еще до цели. Что с ним случилось, не пойму.
Что произошло с Маркиным, нам установить так и не удалось. Опросили всех летчиков-истребителей и штурмовиков, участвовавших в вылете, но никто ничего не мог сказать. Тарасов связаться с Маркиным по радио не мог: на борту ведомого не было передатчика. В конце концов пришли к выводу, что на самолете Маркина, видимо, отказал мотор. Спастись в таком случае было невозможно. Зимой температура воды в Черном море семь-восемь градусов, и те, кто попадал в море, через 30-40 минут погибали от переохлаждения.