Морской князь
Шрифт:
– Да как же его вернешь? – как можно мягче отвечал Рыбья Кровь. – Хороший воин и воевода, а всю жизнь в Варагесе просидел. Четырех сыновей и двух внуков вам оставил. Ну не хочет он в своей постели умереть. Его выбор.
Агилив только вздыхал и при прощании выпросил для Варагеса охранное Рыбное знамя.
С сыновьями последние дни перед отъездом Дарник почти не разговаривал – слишком испереживался за них до этого и теперь мог думать только о том, как бы они поскорей разъехались по своим столицам и перестали, наконец, его мучить своей детской беззащитностью. «Почему им хотя бы не двенадцать лет?» – с досадой
Когда двум тысячам ромеев и девяти сотням дарникцев стало ясно, что сборы закончены и завтра уже сам поход, все три стана вдруг охватило сильное беспокойство и испуг. Ромеям было проще, их священник намеревался устроить молебен и всех стратиотов этим успокоить, другое дело дарникские идоло-солнце-огнепоклонники. Эти вдруг принялись настойчиво требовать и у князя, и у воевод больших жертвоприношений своим богам, и лучше, если это будут человеческие жертвы. Общее волнение усиливали своими гаданиями мануши. По сведениям Корнея, их семейство купило телегу с двумя лошадьми и, несмотря на княжеский запрет, собиралось ехать вслед за войском. Но что особенно разгневало Дарника, так это гадание Суниты по просьбе любопытных стратиотов на Леонидаса: Сунита предсказала мирарху скорую погибель. Разумеется, для истинных христиан такие гадания ничего якобы не значили, тем не менее вся ромейская мира пришла в сильное смущение от такого предсказания.
И на тридцатое или сороковое стенание ополченцев, обращенное к нему, Рыбья Кровь зло бросил:
– Хорошо, будут вам человеческие жертвы!
На возвышенном месте соорудили виселицу и под нее на деревянные чурбачки со связанными руками и петлей на шее поставили на высокие чурбачки Суниту и ее сестру, которая тоже промышляла гаданием. Худые сорокалетние страшилы с обезображенными щеками простояли на чурбачках не слишком долго: сначала сорвалась сестра, а потом и Сунита. Мужу и детям главной гадалки Дарник приказал дать десять дирхемов, погрузить на телегу и выпроводить за пределы Биремы с громким объявлением их вне закона.
Дарникцы расходились по своим палаткам в полном удовлетворении: если их боги и такой жертвы не примут, то вообще непонятно, чем их можно улестить.
На следующее утро, перед самым выходом в путь, княжеский казначей раздал ополченцам и бойникам по три дирхема задатка, а сотским и воеводам по десять дирхемов. Как князь и предполагал: одни запрятали монеты в свои кошели, а другие поделились с теми, кто пришел их провожать.
Затем трубы зазвучали вновь, и войско тронулось в путь, выстраиваясь в полутораверстный походный поезд.
Третья часть
1
Порядок движения был таков: в центре походного поезда ромеи, в голове и хвосте дарникцы. Это позволяло стратиотам чувствовать некое свое главенство, а Дарнику давало возможность, присматривая за «своими», видеть и что творится у союзников. Продвигались не очень спешно: 25–30 верст в день, вместо обычных сорока. Надо было как следует втянуться в этот бесконечный марш и дать возможность догнать себя тем, кто еще хотел присоединиться к их войску. Ну а главное, больше времени оставить на всевозможные боевые упражнения. Каждый день князь к своему головному отряду присоединял сотню из хвостовой части, дабы увеличение
Через три дня на развилке дорог, ведущих из Новолипова в Гребень, их поджидала новолиповская дружина, приведенная туда заранее посланным княжеским гонцом. Вместо обещанных Зыряем двух сотен в ней оказалось полных три, причем должным образом оснащенных, с тридцатью большими повозками и десятью камнеметными колесницами. Зыряй предлагал свернуть здесь всему войску на дневной отдых на юг, к Новолипову, вместо этого Дарник приказал поворачивать на север, к Гребню. Борть довольно улыбался: ему ясно было, что задумал князь, Корней тоже догадывался, один только Леонидас недоумевал:
– Зачем нам делать такой крюк?
– Это все же как-никак мой город. Возьмем пополнение и пойдем дальше, – говорил Дарник.
– Пускай это пополнение само нас догоняет.
– Не уверен, что тогда оно будет в должном составе, – уклончиво пояснял князь.
Богатый, многолюдный Гребень, славящийся торговлей лошадьми, он присоединил к своим землям силой оружия. Вернее, не столько присоединил, сколько стал в нем гостевым князем, призванным защищать город от любых неприятелей и изредка вершить в нем свой княжий суд. Дабы сорвать с Гребня больше податей, Дарник обязался со своей дружиной туда никогда не входить, но получать постойную мзду, как если бы он с дружиной зимовал в самом городе.
Через два дня объединенное войско под Рыбным знаменем вышло к изрядно испуганному Гребню. Город располагался по обеим сторонам Малого Танаиса. Нижний ярус городской стены был из камня, верхний из толстых бревен и имел еще дощатую крышу, по которой гребенцы к приходу объединенного войска успели раскатать мокрые кожаные полости на случай зажигательных стрел, что Дарнику совсем не понравилось – брать город приступом он не собирался, да и разрушать его издали камнеметами радости было мало. Все трое ворот, выходящих на юг, были наглухо заперты. В бойницах стены виднелись многочисленные головы гребенцев.
– Как-то тебя не очень ласково встречает «твой» город, – заметил по этому поводу князю Леонидас.
– Он меня всегда так встречает, – в тон ему невозмутимо отвечал Дарник.
По его приказу объединенное войско растянулось вширь вдоль стены, в полутора от нее стрелищах, так, чтобы была видна его многочисленность и оснащенность. Одновременно Рыбья Кровь приказал возводить две большие пращницы, способные закидывать за раз по десять пудов камней на два с половиной стрелища, на случай если гребенцы надумают и дальше быть малосговорчивыми.
Отдав все нужные распоряжения, сам князь в сопровождении лишь одного знаменосца выехал вперед и, подойдя к воротам на сто шагов, спешился, присел на валявшуюся поблизости корягу, достал кинжал и принялся играть в мальчишеские «ножики»: то так, то этак подбрасывая и вонзая кинжал в землю.
Когда возводимые пращницы приняли вполне определенный и понятный вид, ворота чуть приоткрылись и из них наружу выскользнул гарнизонный гридь в шлеме, кольчуге и с клевцом за поясом, судя по виду десятский, а то и сотский. Он осторожно приблизился к князю, готовый остановиться по первому окрику.