Морской князь
Шрифт:
– Калач должен быть благодарен тебе, мирарх, – любуясь городом, сказал князь своему спутнику. – Я дал зарок, что если твое войско не придет, сжечь его. Один раз сжег его всего наполовину, теперь бы сжег полностью. Причем прямо с этого места.
Действительно, за счет высоты холма, на котором они стояли, три стрелища до городских кварталов были вполне доступны для больших Пращниц.
– В твоем «Жизнеописании» сказано, что твое войско прошло мимо Калача, никого не трогая, – усомнился в его признании мирарх.
– Так это
Еще день пути – и на правом берегу реки они вышли к сторожевой веже, близнецу Смоли, охраняющей паромную переправу через Танаис, затем увидели и сам Турус во всей его неказистой красе: чахлые деревья, полсотни деревянных домов, обнесенных валом и одноярусной деревянной стеной. Выдающимися здесь были лишь три трехъярусные вышки в середине городища, камнеметы которых могли разворачиваться в любую сторону, бухта, вдававшаяся прямо в городище, да паром через Танаис на лебедках, способный перевозить по две груженых повозки за раз.
Немедленно по прибытии объединенного войска началась его переправа на левый берег: лошадей переправляли вплавь, воинов – на лодках, повозки – на пароме. Все удовольствие заняло половину дня. Чтобы не заходить в само городище, Дарник приказал себя везти на лодке ниже по течению, туда, где в чистом поле собиралось само войско; сославшись на занятость, не принимал и турусцев, поручив Корнею выслушивать отчет о делах городища.
Главное, что интересовало князя: есть ли пополнение с верховьев Танаиса? Голубиная почта не подвела – на лодиях и плотах приплыло больше двухсот человек и, по слухам, плыли еще. Таким образом, обязательство перед ромеями и хазарами почти полностью исполнилось: в словенском строю находилось уже восемнадцать сотен воинов.
С одной из липовских ватаг прибыло послание от Тура. Сын кратко описывал, как его замечательно встретили в Липове. Малозаметная точка у четвертого слова свидетельствовала, что это так и есть. Ну что ж, хоть за младшего княжича теперь не приходилось волноваться.
На следующий день в Турус с большой свитой прибыл Самуил. У него тоже все было готово: полторы тысячи копий находились в Калаче, еще полтысячи должны были присоединиться в городе Ирбене на берегу Итиля. На переговорах с князем визиря сопровождал высокий худой хазарин с лицом опытного воина.
– Это тархан Амырчак, он поведет наше войско, – представил его князю Самуил. Увы, по-ромейски и пословенски тархан знал лишь несколько слов. Конечно, Дарник с Корнеем могли объясняться и на хазарском языке, но тогда вне разговора оказались бы Леонидас с Макариосом, поэтому все говорили на ромейском.
Рыбья Кровь ошарашил союзников требованием после присоединения хазар две недели потратить на дополнительную подготовку всего войска.
– Уже середина лета, – возмутился Самуил. – Ты что, зимой воевать с кутигурами собрался?
– По-моему,
О самих кутигурах сведения были разноречивыми. Возле реки видели только их редкие разъезды. Углубляться же далеко в степь хазарские лазутчики не рисковали, предпочитали плавать на лодках по реке и изучать следы, оставленные кутигурской конницей вдоль берега. Купцы с низовьев Итиля сообщали, что основная орда кутигур ушла на восток.
– Пока вы найдете ее в степи, как раз и научитесь взаимодействовать, – продолжал настаивать Самуил.
В конце концов, договорились не делать крюк к Калачу, а прямо идти к Ирбеню и уже там встречаться со всем хазарским войском.
Затем Самуил устроил настоящий смотр объединенному войску – оно и понятно: кто платит, тот должен видеть свой товар. На словах визирь остался довольным тем, что увидел. Особенно удивило его наличие в походном войске мамок, долго расспрашивал, каково их участие и как им удается выживать среди такого скопища молодых парней. Не оставил без внимания и мелькнувшую в окружении князя Евлу – кто-то уже успел донести Самуилу и об этом.
– Ты прав, князь, не каждая наложница годится для твоего ложа, – похвалил Самуил разборчивость Дарника по-словенски, дабы это было недоступно ушам мирарха с комитом. – Если хочешь, я могу предоставить тебе ту, которая достойна опочивальни самого хазарского кагана.
Дарник был заинтригован:
– Прямо здесь и сейчас?
Визирь сделал знак, и один из его помощников бросился выполнять поручение. Не успели военачальники выпить по второму кубку вина, как в княжеский шатер привели женщину с накинутым на голову шелковым покрывалом.
Повелительным жестом Самуил отослал из шатра всех лишних, остались только Дарник с Корнеем, Леонидас с Макариосом и сам визирь с молчаливым Амырчаком.
– Открой свое лицо, красавица! – приказал Самуил по-ромейски.
Красавица сняла с головы покрывало. Нежное детское лицо с огромными черными глазами и красивыми чувственными губами, казалось, никогда не обжигало солнце и не огрублял ветер. Уже только смотреть на него было наградой. От лица взгляд сам собой скользил вниз и в просторной одежде угадывал и стройность, и изящество, и желанную округлость. Все это дышало таким сладострастием, что захватывало дух.
– Эсфирь говорит и по-ромейски, и по-словенски, умеет также писать и читать по-ромейски, – продолжал нахваливать визирь.
От имени девушки Дарник вздрогнул, оно что-то ему напоминало. И, напрягши память, он вспомнил. Так называлась одна из книг Ветхого Завета. Как иудеи привели свою девушку к какому-то царю в наложницы и сказали ей скрывать, к какому роду-племени она принадлежит. Что там было дальше, князь сейчас помнил плохо, но этот начальный посыл отложился в его голове накрепко.