Морской князь
Шрифт:
По мере того как она читала, дыхание Дарника учащалось, руки чуть подергивались в такт убийствам, кровь приливала к голове. Взяв Лидию за руку, он пересадил ее к себе на ложе, чтобы самому тоже видеть эти необыкновенные слова. Три восковые свечи почему-то горели с разной скоростью. Вот погасла одна, быстро таяла вторая, и только третья горела ровно и упрямо. Когда у чтицы пересыхало горло, он подавал ей в кубке вино, Лидия чуть отпивала, благодарно кивала и продолжала свое чтение:
…Очи водил вкруг себя Одиссей, чтоб узнать, не остался льКто неубитый,Погасла и вторая свеча. Лидия посмотрела на лежащего Дарника:
– Устал слушать?.. Тебе нравится?
– Еще не знаю. У меня медленный ум, я не доверяю быстрым восторгам. Завтра скажу.
– Как же хорошо написано! – Она устремила свои глаза к верхушке шатра – туда, где в складках материи билась невидимая бабочка.
«А дальше что?» – снова подумал князь. Он любил и ценил эти моменты перед первыми любовными объятиями, считал их даже более интересными, чем сама телесная близость. Там-то уже все понятно и обычно, а до первого поцелуя все трогательно, неочевидно и всегда кружит голову, чего после поцелуя уже не бывает никогда.
– Я думаю, про циклопа тебе тоже понравится, – сказала она, словно это для нее было гораздо важнее, чем присутствие рядом полного любовного желания мужчины.
Ему очень хотелось, чтобы она первой сделала какое-либо встречное движение, произнесла игривое слово, да просто прикоснулась к нему рукой. Но, увы, от этой действительно мраморной ромейки такого вряд ли дождешься. Тогда он сам потушил свечу и потянул ее к себе на ложе. Опасался, что сейчас она скажет: «А почему после такого чтения ты себя так ведешь?» Или что-то в этом роде. Но нет, Лидия молчала. Тогда он слегка поцеловал ее в губы. Она опять не возразила. Правда, сама ответила лишь на пятый или шестой его поцелуй. Он решил считать это прямым поощрением и принялся раздевать ее. Никакого неудовольствия снова высказано не было, а несколькими движениями она даже помогла ему справиться с этой задачей.
Конечно, за такую безучастность ее хорошо было бы как следует проучить. Но три месяца воздержания не позволяли ему быть слишком привередливым. К счастью, женское естество в конце концов победило в Лидии великосветскую патрицианку, и к рассвету в их любовных утехах наметилось сильное продвижение вперед.
Рано утром Лидия позвала к себе свою служанку Зиновию и, приказав ее закрывать от князя широким покрывалом, стала прямо в княжеском шатре, не смущаясь присутствием Дарника, обтирать себя влажной губкой. Ну что ж, наверно, в знатных домах Константинополя так было принято.
Поджидавший князя возле шатра Корней не смог отказать себе в редком удовольствии:
– Ну что, ноги волосатые или бородавки по всей груди?
И ловко увернулся от княжеского кулака.
4
Прибытие пяти сотен хазар задерживалось, но ждать дальше уже не было никаких сил, и войско
Князь с Леонидасом переправились с первой партией войска. Высланные еще раньше лазутчики не обнаружили на левобережье ни одной живой души и все равно высаживаться на теперь уже кутигурский берег было слегка тревожно. Корней возбужденно бегал по судну всю дорогу и, как только на берег спустили его коня, с ватагой дозорных ускакал в открытую степь, твердо намереваясь захватить в плен хоть одного кутигура.
Дарник же первым делом написал на клочке пергамента короткую записку: «Переправился через Итиль. Все хорошо», поставил у четвертого слова точку и попросил Ратая отправить послание с одним из шести оставшихся липовских голубей.
Под ночь застава Корнея вернулась, на двадцать верст вокруг не найдя ничего, кроме старых кострищ и оставленного после ночевок кутигур мусора. Тем не менее походный лагерь выставляли по полному военному чину.
Во время утренней поверки обнаружилось отсутствие семнадцати стратиотов в ромейской мире и пятерых ополченцев среди дарникцев (гребенцы все были на месте). Сколько не переправилось хазар, Амырчак сказать не мог – у них такой строгий учет воинов не велся. Леонидас от своих дезертиров пришел в сильное расстройство. Дарник, как мог, утешал его:
– Да никакие они не предатели. Посмотри на реку – какие тут возможности побывать на далеком севере или на юге за Хвалынским морем! Если бы мне было двадцать лет и меня заставляли каждый день подчиняться твоим архонтам, я бы тоже сбежал с купцами в дальние края прокатиться.
Мирарх все равно не понимал:
– Но это закроет им дорогу и в Херсонес, и в Константинополь! Всегда найдется кто-то, кто рано или поздно узнает их. И их крепко накажут.
Князь только посмеивался над этими страхами, зная по себе и по своим соратникам-ветеранам, насколько дальние странствия могут быть притягательнее унылого домашнего очага.
Не меньшее развлечение ему доставили и собственные сотские, которые в тот же день в полном составе явились к князю с требованием окончательно назначить войсковых хорунжих. До этого сначала двумя, а затем тремя и четырьмя хоругвями они командовали понедельно по очереди – без реального боевого дела князь затруднялся выбрать среди них четырех постоянных хорунжих, вернее, просто хотел понаблюдать, как у них получается командовать не сотней, а пятисотенным отрядом. Но теперь действительно пора было определяться.
– Из вас, двадцати, половина достойна быть хорунжими, по крайней мере в походе вы с хоругвями справляетесь хорошо. Поэтому сейчас здесь останутся десять человек, из которых по жребию будут выбраны четверо хорунжих. – И Дарник по именам назвал десятерых, которым следовало тянуть жребий.
Так и сделали. Но, когда четверо хорунжих были выбраны, возник еще один вопрос: старшинство между ними.
– Хотите узнать, кому возглавлять войско в случае моей смерти? – в лоб спросил новоявленных хорунжих князь.