Морской охотник
Шрифт:
«Уазик» военных прибыл минут через десять после того, как Кравцов закончил оформлять документы. Он хотел было объяснить американцу, куда его повезут, чтобы тот не перепугался, но с его знанием английского это оказалось невозможно. Зато один из прибывших пограничников, молодой старлей, знал английский прекрасно. Он очень быстро объяснил Меллингу ситуацию. Возражать американец не пытался, — во-первых, понимал, что без толку, а во-вторых — зачем? Все равно сразу обратно в Адак его не отпустят, а жить где-то надо. Была и еще одна причина. Меллинг был неглуп и, узнав о том, что случилось утром, истолковал все совершенно правильно.
Гарнизонная гауптвахта представляла собой маленький бревенчатый домик, расположенный метрах в десяти за погранзаставой. Когда пограничники привезли туда Меллинга, перед ними возникла неожиданная проблема — единственная камера была уже занята. Там с утра сидел привезенный ментами Полундра. Других подходящих помещений просто не было — проштрафившихся военных всегда сажали в одну камеру. Места там было достаточно человек на десять, а больше четырех арестантов зараз последние тридцать лет в гарнизоне не бывало.
— Ну и пусть вместе сидят, — сказал лейтенант, командовавший пограничниками, которые привезли американца.
— А если он ему что-нибудь сделает? — спросил часовой, которому совершенно не хотелось в случае чего оказаться крайним.
— Кто? Кому?
— Ну, этот, Павлов. Он уже одного убил, а вашему старикашке надо немного — чуть ткни, он и развалится.
— У меня приказ — поместить американца сюда, — резко сказал лейтенант. — Ничего с ним не случится.
— А если…
— Я же сказал — у меня приказ.
С этим было не поспорить, и часовой нехотя позволил ввести янки в дом.
— Будет что нужно — крикнете, — сказал лейтенант, отпирая дверь камеры. — Если какие-нибудь жалобы возникнут — через часового. Надеюсь, что надолго вы здесь не задержитесь.
Американец кивнул и перешагнул порог. Дверь у него за спиной захлопнулась.
Камера была довольно приличная. Чистый пол, добротные дощатые нары, прикрытая крышкой параша в углу — оттуда шел сильный запах хлорки. В дальнем углу камеры, на нарах, сидел Полундра. Когда спецназовец увидел американца, брови его стремительно поползли вверх — уж его-то он здесь увидеть никак не ожидал.
— А ты сюда как попал? — по-английски спросил он, поднимаясь с нар и шагая Меллингу навстречу. — Или тоже убил кого?
Меллинг также удивился, увидев лжеокеанолога.
Но быстро справился с собой.
— Выздоровел я. Вот сюда и определили, — спокойно ответил он, осматриваясь по сторонам. Что ж, все было не так плохо, как он ожидал — в русской тюрьме могло оказаться и куда хуже.
— Садись тогда, что стоишь, — сказал Полундра, возвращаясь на свое место.
Меллинг сел. В камере повисло молчание — ни Полундра, ни американец не спешили начинать разговор. Полундра, которому с трудом верилось в такую удачу, боялся ее спугнуть. Полезешь сейчас к американцу снова с вопросами — подумает, что нарочно сюда подсадили, и говорить не будет. Нет, лучше ждать, пока старик сам заговорит.
Меллинг же сейчас пытался проанализировать все, что знал о случившемся ночью и вечером. Теперь он полностью верил в рассказ этого русского о том, что ночью по его душу приходил японец. Смерть российского контрразведчика это однозначно подтверждала. Тогда получается,
Главное, он-то его смерти точно не желает.
— Сегодня ночью вы задали мне несколько вопросов, — нарушил тишину американец. — Вас по-прежнему интересуют ответы на них?
— Да, — кивнул Полундра. — А вы теперь готовы отвечать?
— Именно так. Слушайте… — и Меллинг коротко, но не упуская ничего важного, рассказал Полундре о прибытии японцев на остров Атту, о том, как ему удалось разговорить их штурмана, и о причинах, которые толкнули его выйти в море перед штормом.
— Не совсем понимаю, — сказал Полундра. — Так что же за опасность могут эти ученые представлять?
Я так понял, что ты догадался, в чем истинная цель их экспедиции. Так?
— Да. Я ведь военный моряк. Ну, то есть был военным моряком. Какое-то время я служил на Окинаве в составе наших войск, которые там дислоцированы.
Там я изучал архивы войны — просто так, ради интереса. И, кроме всего прочего, узнал об одном японском плане, который они так и не успели реализовать.
— Каком? И при чем тут это?
— Погоди. Слушай, сейчас все объясню. Этот план был связан с ядом рыбы фугу. В самом конце войны японской военно-медицинской академии удалось синтезировать его в промышленных масштабах и изготовить несколько бомб на его основе. Яд очень мощный, кроме того, он крайне устойчив, не разлагается под действием воздуха и воды. Отравляющее действие может сохранять до нескольких десятков лет. Он заражает воду, почву, продукты питания.
— Я знаю, — кивнул Полундра. Он с детства увлекался обитателями моря и слышал про рыбу фугу и тетрадотоксин, содержащийся в ее печени.
— Тем лучше. Так вот, самое главное, что если заражение этим ядом произошло, то очистить пораженную территорию практически невозможно. Японцы собирались при помощи бомб с этим ядом отравить инфраструктуру в районе Панамского канала, чтобы парализовать его работу. Последствия объяснять надо?
Полундра отрицательно покачал головой. Военную историю, особенно имеющую отношение к морю, он знал очень хорошо и прекрасно понимал, что бы произошло, если бы в конце войны японцам удалось парализовать Панамский канал. Тогда стала бы практически невозможной переброска сил ВМС США в район Тихого океана. Это дало бы японцам очень весомый шанс победить в войне на море и как минимум на год оттянуть окончательный разгром. А то и выторговать относительно выгодный мир у измотанных войной союзников.
— Кстати сказать, во время экспериментов с этим ядом японцы использовали в качестве подопытных наших пленных солдат, — сказал Меллинг. — Кроме Пирл-Харбора причиной того, что наши политики решились на бомбардировку Хиросимы и Нагасаки, стали и эти опыты.
Полундра не ответил. Касательно Хиросимы и Нагасаки у него было свое мнение. Спецназовец считал, что совершенно ненужная с военной точки зрения атомная бомбардировка этих городов была не чем иным, как демонстрацией силы. Американцы сделали это, чтобы остановить русских, которые в сорок пятом году, если бы захотели, могли не остановиться в Германии, а спокойно дойти до берегов Ла-Манша.