Морской сундучок
Шрифт:
Я стал было на пороге снимать туфли, но женщина замахала руками и сказала:
— Не надо. У нас сидят только на стульях.
В большой комнате у стола хлопотала краснощёкая толстушка, сестра Модзи. Модзи по-хозяйски осмотрел стол и грубовато стал торопить её: «Быстрей, быстрей!»
Он подошёл к телевизору, включил его, и по цветному экрану помчались цветные всадники. Началась гонка. Раздался крик судьи.
И такой же крик послышался из другой комнаты.
Я оглянулся: там на экране тоже мелькали
В это время дверь отворилась, и на пороге появился чистенький мальчик с чёрной, будто нарисованной чёлочкой и розовыми щеками.
— О, Ёсуки! — всплеснула руками седая женщина и бросилась к нему.
— Племянник, — сказал Модзи, — Ёсуки.
А Виктор Саныч весело поправил:
— Ёсуки-сан!
И все засмеялись, потому что «сан» говорят только уважаемым взрослым. И Ёсуки засмеялся тоже.
Он достал из портфеля дневник и протянул бабушке. Она стала переворачивать странички слева направо и читать снизу вверх.
Ёсуки помогал ей тоненькими розовыми пальчиками.
Наверное, иероглифы в дневнике говорили, что Ёсуки-сан учится хорошо. Все хвалили его. И только молодой дядя Модзи смотрел на всё это со снисходительной усмешкой.
Бабушка поцеловала внука и сказала:
— Молодец, Ёсуки, теперь пора за сакияки!
Мальчик быстро занял место за столом в высоком кресле. Мы тоже сели за стол.
У моей тарелки лежали вилка и японские палочки. Посреди стола на электроплитке кипело в кастрюле сакияки — мясо с упругой травкой, похожей на вермишель. Я хотел было взять вилку, но отважился попробовать есть палочками. Сперва травка подпрыгнула в них, как резина, и все рассмеялись. Но Ёсуки показал мне, как надо держать палочки тремя пальцами.
Федотыч и Виктор Саныч тоже взяли в руки палочки, и Ёсуки улыбнулся:
— Все теперь — японцы!
Нам всё подкладывали, добавляли. А Модзи почти не ел. Положив ногу на ногу, он курил, оглядывал стол и жестами отдавал женщинам распоряжения: это подать, то отодвинуть.
Но вот мы пообедали. Ёсуки соскочил со стула и сел за пианино, стоявшее в углу.
— «Чижик-пыжик»? — пошутил Виктор Саныч.
Ёсуки ответил на шутку улыбкой и стал играть серьёзные мелодии.
— Вот тебе и «Чижик-пыжик»! — развёл руками Федотыч. — Будущий музыкант. А что? Приплывём когда-нибудь, глядишь, пригласит нас на свой концерт. Пригласишь, Ёсуки?
Ёсуки опять улыбнулся. Бабушка растроганно закачала головой.
А Модзи небрежно усмехнулся, словно говоря: «Всё это ерунда! Не в этом дело!»
Наступил вечер, и мы вышли на улицу. Увидели, что в доме напротив всё так же стоят мальчик и девочка и грустно смотрят на нас, на маленького Ёсуки, на его бабушку.
Потом вышел Модзи, и они тем же взглядом проводили его к машине.
«А всё-таки очень странный рабочий, — думал я по дороге. — И привычки
Виктор Саныч, наверное, тоже думал об этом.
— Модзи, сколько ты получаешь? — спросил он.
Модзи улыбнулся:
— Это не важно! Важно, сколько я буду получать!
— Почему? — спросил Федотыч.
— О, это маленькая тайна… — сказал Модзи. Но, видно, ему не терпелось рассказать о ней: — Столько, сколько сейчас получает моя мать. Она президент компании по найму грузчиков. А через несколько лет я займу её место. Все дела вы будете иметь со мной!
И он так посмотрел на нас, будто уже сейчас был президентом.
Федотыч закурил и подумал вслух:
— Вот оно что! Он учится хозяйничать. Он уже теперь завязывает с нами деловые отношения!
Виктор Саныч улыбнулся: «Деловой парень!» — а я посмотрел на убегающую дорогу. Теперь я понимал, почему грустно смотрели на нас ребята из соседнего дома, почему невесело звенел ночной колокольчик у мальчика на причале.
Просто у них не было маленького секрета, который был у Модзи и который, конечно, был у маленького Ёсуки.
КАК РЕШИТ КАПИТАН
Я расположился в каюте, поставил на полку книги, пристроил рядом японское кукольное семейство: «Плывите, смотрите», — и представил, как будут видны в иллюминатор белые гребешки волн, горизонт. Светло, солнечно!
Но тут в каюте потемнело. Прямо перед иллюминатором подъёмный кран опустил на трюм высокий металлический ящик — контейнер, и от всего солнца мне остался только тоненький серпик с тонкой, как лезвие, полоской света.
— Что? Темно? — заглянул ко мне боцман.
— Да, не очень-то наглядишься на море, — огорчился я.
— Ничего, есть палуба, — утешил Никоныч. — Пошли наверх.
Контейнерами, как маленькими небоскрёбами, были заставлены уже все трюмы. Будто сюда переместился целый городок. По его закоулкам нырял рядом с японцами Виктор Саныч. В белой рубашке, в белых перчатках дирижировал он своим оркестром: это — туда, это — сюда!
А японцы кивали головами.
Возле трюмов ржавыми горками лежали крупные цепи, и я спросил у боцмана:
— Контейнеры будем крепить?
— А как же! Не закрепи — все контейнеры волна расшвыряет. Волны-то до мачт! Вон Витька помнит. — И Никоныч показал на круглолицего матроса в берете, с усиками.
— Ого, прошлый раз как штивануло — так полконтейнера всмятку! Треснул, будто скорлупа!
— Океан! — весело сказал бородатый матрос, сверкнув стальными зубами. — Вон Наташку чуть не выбросило, — пошутил он, кивая на стоящую рядом девчонку в тельняшке.
— Меня-то? — изумилась она. — Сам держись!