Московит. Игра на выживание

Скрипец Антон

Гловач, беглым взглядом заплывших глаз оценив маневр отступления своей подручной гориллы, цепко глянул на двоих оставшихся валяться на земле пленников. Не нужно было обладать запредельной проницательностью, чтобы понять – в сложившихся обстоятельствах перед ним встал выбор, кто из них может оказаться более ценен. Волочь разом обоих явно не представлялось возможным. Телохранительница, судя по всему, пришла к аналогичному выводу. Ругнувшись сквозь стягивающую рот повязку, она перекатилась на бок, встала на колени и, одним махом вздернув себя на ноги, припустила следом за Стасем. Со связанными за спиной руками бег выходил далеким от олимпийских эталонов, а крыльями развевающиеся полы жупана в любой миг могли стать причиной падения. Но верную няньку, похоже, занимали только рев удаляющейся в неизвестные перспективы воспитанницы и вероятность потерять ее из виду. Или – из жизни. Тугой хлопок

тетивы – и басовито прогудевшая где-то над Денисовой головой стрела сбила улепетывающего великана с ног.

Вскрикнули сразу все. И девчушка, кувыркнувшаяся куда-то в медвежьих объятиях поляка, и ее пестунья, грохнувшаяся на колени то ли от отчаяния, то ли запутавшись-таки в длиннополом «пальто», и даже Гловач. Привычная отожравшаяся деловитость на его лице сменилась выражением крайней степени досады.

Правда, Денис не смог бы сказать точно, сумерки ли это сыграли с его зрением оптическую шутку или нет, но ему показалось, что короткий болт самострела, клюнув в ссутуленную спину громилы, вовсе не продырявил ее, а отскочил куда-то в сторону. Правда, о вопросе излишней фантастичности происходящего он позабыл тут же. Спрятавшийся за дерево лучник выгадал-таки момент и выпустил в продолжавшего бестолково торчать во весь рост десятника стрелу. Тонко пропев свистом оперения, она угодила поляку точно под изящно закрученные неприхотливыми узорами планки галунов. По задумке лучника, стрела должна была продырявить ему живот, разодрав кишечник.

На долю мгновения Денис даже пожалел поляка.

До того самого мига, как стрела, треснув у железного наконечника брызгами щепок, отлетела от толстяка, словно от железного дровосека из сказки.

– Да завалите ж его!

Мокрый, с вымазанными землей штанами и изгвазданным зеленоватой ряской зипуном, как наиболее уродливая русалка, выбрался из прибрежных топей проводник.

Возившийся до сих пор с перезарядкой арбалетчик вскинул наконец оружие к плечу и, даже не особо прицеливаясь, дернул за спусковую скобу. Расстояние между ним и Гловачем вряд ли составляло более трех десятков шагов, и промахнуться по такой максимально удобной по габаритам и минимально подвижной по комплекции мишени было сложно. Он и не промахнулся. Басовито прогудев в загустевшем от напряжения ночном воздухе, болт врезался точно в середину груди поляка. Но звука перерубаемых костей и треска рвущейся плоти Денис снова не услышал. Только непонятный короткий металлический звяк. Будто Гловач и вправду вдруг превратился в металлическую болванку. Правда, эффект выстрел в упор все же возымел. Досадливо крякнув, десятник грохнулся всеми своими полуторацентнеровыми потрохами на задницу, выронив из рук и саблю, и пистолет.

На месте обоих стрелков – и того, что прятался за деревьями с луком, и того, что вертел ворот арбалета, переводя очумело неверящий взгляд со своего оружия на невредимого толстяка – Денис следующую стрелу непременно послал бы поляку в голову. Едва придя к такому выводу, он решительно оттолкнулся от земли и кинулся наперерез предполагаемой траектории полета оперенной смерти.

Но и в этот раз нажать на «эскейп» методом самопожертвования не вышло. В конце концов, у этих молодцев не было оптических прицелов. Выпущенная из лука стрела прошла мимо, юрко врубившись в приречные заросли.

До слуха донеслась возня с той стороны, куда дернул Стась. Кто-то очень настойчивый и явно стервозный пытался отобрать у кого-то другого заходящегося в реве ребенка. Не иначе вгрызаясь зубами – Денис не припоминал, чтобы неаппетитная в глазах местных знатоков женской красоты деваха освобождалась от пут.

– Все! – продолжал вопить с берега носатый. – Все сюда! Не будет он стрелять! Ему нельзя себя выдавать!

Можно подумать, эти вопли, разносившиеся далеко над берегом, не привлекали никакого внимания.

Рассудив, видимо, точно так же, Гловач ругнулся в усы, встал, с кряхтеньем потирая ушибленную арбалетным болтом грудь. А потом удивил. Едва из утопленной в ночной темени чащи, топоча и с треском ломая подлесок, выметнулись остальные провожатые, толстяк пошел им навстречу. Арбалетчик успел взвести свою стрелковую шарманку и вскинул ее навстречу грузному десятнику. Он даже ухмыльнулся, предвидя миг своего неминуемого триумфа: доковылять до расстояния рукопашной рубки кабан никак не успевал.

И тогда он сделал то, что действительно успевал.

Каким-то усталым жестом поднял руку с зажатым в ней пистолетом. И нажал на спуск. В дремотных сумерках оглушительно грохнул выстрел. Прежде чем уносимый ветром пороховой дым нехотя уплыл к реке, мешаясь, истаивая и растворяясь в космах белесой дымки тумана, Гловач подскочил к завалившемуся навзничь стрелку и выдернул

из его рук арбалет. Лучник, который, видимо, после криков проводника тоже решил, что таиться смысла не имеет, и вынырнул из своего укрытия, стрелу пустить все же успел. Но вышло у него это как-то излишне заполошно. Испуганно ткнув неубиваемого поляка в плечо, стрела срикошетила в сторону, понуро булькнув в лужу. Вместо того чтобы решительным и точно рассчитанным движением выудить из тула следующую, лучник вдруг решил снова кинуться в заросли. Собственно, добрался он до них вполне удачно. Но все-таки не совсем так, как хотел. Гловач разрядил арбалет точно меж его лопаток. И когда незадачливый беглец рухнул в кусты с торчащим из спины болтом, всем стало ясно, что в этой провальной для проводников дуэли дело было вовсе не в бракованности их стрелкового оружия.

Первый налетевший на Гловача копейщик метил широким жалом пики поляку в живот. А когда тот дернул коротким кордом в попытке отвести этот удар, нападающий, словно того только и ждал, выбросил острие резко вверх. Оно с треском рвущейся ткани и все тем же коротким металлическим лязгом пропороло жупан на груди, но заставило при этом толстяка разве что пошатнуться. Резкий мах заточенным с одной стороны клинком сверху вниз, поворот, пируэт – и рука копейщика в густых брызгах отлетела в одну сторону, а тело, захлебываясь кровью из развороченной шеи, в пляске диких корчей завалилось в другую. Следующий провожатый если даже и перетрухнул, то вида не подал. Потому что торчащие из кустов и загребающие землю в последних судорогах ноги лучника были очень наглядным напоминанием, что этому толстяку спину лучше не показывать. Этот тип в неловко насаженном на кучерявую башку колпаке и латаном-перелатаном кафтане явно с чужого плеча принял во внимание неудачные попытки своих побежденных товарищей. Вместо того чтобы кидаться в бой сломя голову, он принялся аккуратно размахивать топором на длинной ручке, явно намереваясь подрубить противнику ноги. Они вроде не выглядели закованными в какую-то неведомую и непробиваемую броню. Гловач этого не видел, но Денис заметил, что со спины щекастого польского десятника, который от навалившейся на него физической деятельности уже начинал тяжело дышать, стали обходить еще двое недоброжелателей. И решил, что не станет предупреждать одутловатого фехтовальщика о нависшей угрозе. В конце концов, новые действующие лица были не в курсе его стараний по выходу из виртуальной реальности посредством самоубийства. Может, в отличие от поляков они не станут его калечить, завершив мытарства по цифровым стежкам-дорожкам милосердным снесением башки.

– Осторожно! – завопил от берега, словно подслушав мысли пленника и с явной издевкой решив похоронить его надежды, бородатый проводник. – Сзади!

Не успел Денис удивиться, с чего это носатый решил помочь рубящему его людей десятнику, как выяснилось, что предупредить-то он как раз пытался своих людей. Денис лежал в высокой траве так, что никак не мог увидеть Стася, подбежавшего с тыла к двум крадущимся к Гловачу головорезам. Хотя как можно было не заметить несущуюся вдоль берега скалу комплекции баскетболиста? Разглядел во всей красе эту ощерившуюся образину он лишь тогда, когда великан шумно выдохнул, косо махнув широким у основания и суженным к острию тесаком. Оба нападающих как по команде выгнули спины в мучительной судороге. Видать, излишне ретивый дуболом рубанул обоим по позвоночнику. Правда, выяснять у них причины недомогания здоровяк не стал. Одному полоснул по рукам, которые тут же выпустили странного вида копье, больше напоминающее косу, а второму что есть сил долбанул рукоятью по голове. Этот сполз на землю бесшумно. В отличие от второго, который принялся кататься в траве и орать дурным голосом. Дровосек, что размахивал топором перед коленными чашечками пузана, отвлекся на эти вопли, и Гловач тут же рубанул его по ноге, ушел в пируэте в сторону, позволяя оппоненту грохнуться на одно колено, и, скупо махнув чуть закругленной полосой стали, перерубил ему основание шеи вместе с ключицей.

Остальные двое вооруженных молодчиков доходяжной наружности молча переглянулись и как по команде кинулись обратно в лес. Стась рванул было за ними, но десятник остановил его недовольным окриком. И указал вымазанным темными неряшливыми потеками клинком в сторону трясущегося проводника. Тот, растерянно таращась, пятился назад, похоже, даже не замечая, что уже по колено вошел в воду. Когда жираф в польском жупане схватил его за шкирку, он даже хлопнулся на задницу, подняв громкий плеск и едва не уйдя с головой под воду. Громила, вытащив на берег поскуливающего «экскурсовода», швырнул его к ногам десятника. Как гордое свидетельство триумфальной и безоговорочной победы. На которое, впрочем, пузатый едва взглянул.