Московия. Легенды и мифы. Новый взгляд на историю государства
Шрифт:
Почему же Западная (преимущественно католическая) Европа связывала такие радужные надежды с восшествием на престол Дмитрия, которого большинство русских историков считает самозванцем?
Почему книги, написанные в то время монахами-иезуитами в Италии, Испании и других странах, были переполнены пафосом якобы восторжествовавшей справедливости?
Почему все так радовались восстановленной власти династии Рюриковичей в лице внука Ивана Грозного?
Этому есть простое объяснение. И оно содержится в брачном контракте, подписанном беглым монахом в Самборе 25 мая 1604 года с Мариной Мнишек. Это, может быть, самый удивительный документ за всю историю человечества.
По
В случае отказа выполнить обещание и в случае несоблюдения срока выполнения обещания Марина получала право развестись, сохранив в качестве удельных княжеств все земельные пожалования, а именно — Новгородскую и Псковскую земли. По условиям тайного соглашения Дмитрий II обязан был уступить Речи Посполитой Чернигово-Северскую землю и оказать Польше военную помощь в овладении шведской короной.
20 июня 1605 года новый царь торжественно въехал в Москву. Народ падал ниц перед ним. Дмитрий медленно ехал на превосходном белом коне в превосходных царских одеждах и с дорогим ожерельем на шее. Со всех сторон раздавались здравицы в его честь.
— Здравствуй, отец наш, государь всероссийский! Даруй тебе Боже многие лета!
— Солнышко ты наше! Взошло ты над землей Русской!
Царь отвечал благодарно:
— Боже, храни мой народ! Молись Богу за меня, мой верный и любезный народ!
Молодой царь был статно сложен, хотя и не отличался красотой: с виду неказистый, худощавый, со смуглым лицом, рыжеватыми волосами, с приплюснутым носом и бородавками на лбу и на носу. Но в голубых глазах его светился ум.
День был ясный, солнечный. Когда царь вступил на Москворецкий мост, неожиданно поднялся страшный вихрь. Суеверные люди крестились: это был дурной знак.
Дмитрий остановился около собора Покрова, снял шапку, взглянул на народ, на Кремль и со слезами на глазах стал благодарить Бога: «Господи Боже, благодарю Тебя! Ты сохранил меня и сподобил увидеть город отцов моих, народ мой возлюбленный!» Люди, видя слезы царя, принялись также рыдать. Звонили во все колокола. Духовенство благословило царя. Многие заметили, что к образам он прикладывался не совсем так, как это делал истинно русский человек. В Кремле Лжедмитрий обошел с молитвою храмы. В Архангельском соборе он припал ко гробу Грозного с такими искренними слезами, что никто не мог допустить мысли, будто пред ними ненастоящий сын Ивана.
Все с нетерпением ждали встречи царя с матерью, Марией Нагой (в иночестве Марфой), за которой он послал в монастырь. Дмитрий даже отложил венчание на царство до ее приезда.
В Москве тем временем поймали несколько человек, распространявших по указанию Василия Ивановича Шуйского слух о том, что царь вовсе не Дмитрий, а самозванец Гришка Отрепьев. По какой причине лукавый Шуйский говорил еще недавно обратное — неизвестно. Вероятно, он хотел сначала избавиться руками Дмитрия от ненавистного Годунова, а затем, изобличив самозванца, самому сесть на трон. Но заговор открылся. Суд, в котором царь не принимал никакого участия, приговорил Шуйского к смертной казни.
Когда голова боярина уже лежала на плахе, было объявлено о его помиловании.
Помилование Шуйского было первой грубой ошибкой Дмитрия. В России можно управлять страной страхом, но доброта и всепрощение воспринимаются как слабость и неуверенность в себе. В свое время Шуйский отомстит Дмитрию за его глупость, ибо давно известно, что ни один добрый поступок не должен
18 июля царь встретился с матерью, которую привезли в Москву. Свидание их проходило наедине, в шатре, раскинутом близ дороги. Народ с радостью увидел счастливых мать и сына, выходящих обнявшись из шатра. Любезный сын под радостные слезы народа посадил мать в великолепную колесницу, а сам шел рядом пешком несколько верст с непокрытой головой.
31 июля 1605 года состоялось венчание и помазание Дмитрия на царство. Этот обряд явился высшим завершением всех усилий самозванца; разумеется, в глазах народа царевич поднимался отныне на недосягаемую высоту. Нужно было возможно быстрее восстановить в Московском государстве нормальный порядок; все жаждали увидеть, наконец, на престоле такого государя, который был бы осенен благодатью церкви. Что такое царь московский? Это то же самое, что византийский базилевс: это — священная особа, окруженная ореолом сверхчеловеческого величия. Подобно императорам Востока, он приемлет свою власть от Вседержителя Бога; понятно, что самый акт передачи этой власти должен быть обставлен самым торжественным образом. Так возникают священные узы между царем и народом, между избранником Всевышнего и всем православным миром.
С этого момента кем бы ни был претендент на российский престол — чудесно спасшимся царевичем или самоуверенным самозванцем, — но он становится законным царем и помазанником Божиим.
Торжество было ознаменовано царскими милостями. Многие, кого сослал Борис, были возвращены из ссылки. Вернулись Нагие, оставшиеся в живых Романовы. Филарет (Федор Никитич Романов), вернувшийся из заточения, был возведен в сан ростовского архиепископа. Бывшей супруге его были возвращены вотчины, и она с сыном Михаилом поселилась в Ипатьевском монастыре близ Костромы.
Государственная деятельность Дмитрия во многом была реформаторской, необычной и непонятной россиянам. Каждый день он присутствовал в Думе, преобразованной им в Сенат, где сам разбирал дела. Поражала легкость его мышления и действий в решении сложных вопросов, над которыми члены Думы часто бились в долгих бесплодных спорах. Два раза в неделю царь принимал челобитные, и всем предоставлялась возможность объясниться с ним. Вместо давней русской традиции укладываться спать после сытного обеда, царь ходил пешком по городу, запросто заглядывая в разные мастерские, где беседовал с мастеровыми людьми. На улицах свободно общался со встречными. В беседах с боярами убеждал их в необходимости дать народу образование, самим путешествовать по Европе, посылать туда учиться своих детей.
Во всяком деле чувствовалась прежде всего доброта царя.
Есть два способа царствовать, говорил он, милосердием и щедростью или суровостью и казнями; я избрал первый способ. Я дал Богу обет не проливать крови подданных и исполню его.
Он старался ладить и с католиками, и с иезуитами, чем оскорблял русских православных попов, всегда с ненавистью относившихся к любым христианам неправославного толка. Дмитрий же осуждал тех, кто проповедовал исключительность православия. «Зачем вы презираете иноверцев? Что же такое латинская лютерская вера? Все такие же христиане, как и греческие. Пусть всякий верит по своей совести. Я хочу, чтобы в моем государстве все отправляли богослужение по своему обряду».