Московская хроника 1584-1613
Шрифт:
Димитрий вступает в Москву. Все было готово для въезда. Димитрий приказал знатнейшим князьям и боярам ехать справа и слева от себя, перед ним и за ним ехало на конях около 40 человек, и каждый из них был одет с такой же пышностью, как и сам царь. Своих фурьеров он выслал со всеми русскими вперед проследить, все ли в порядке и нет ли какой тайной пакости и т. п. Беспрестанно туда и сюда отправлял гонцов.
Перед царем ехало на конях множество польских ратников в полном вооружении, в каждом звене по 20 человек, с трубами и литаврами. За царем и боярами (Reichs-Senatorn) тоже ехало столько же отрядов польских всадников, в том же боевом порядке и с такой же веселой музыкой, как и передние. Весь день, пока длился въезд, в Кремле звонили во все колокола, и во всем было такое великолепие, что на их лад лучше быть и не могло.
В тот день можно было видеть тысячи людей, многих отважных героев, большую пышность и роскошь. Длинные широкие улицы были так полны народу, что ни клочка земли не видать было. Крыши домов, а также колоколен и торговых рядов были так полны людьми, что издали казалось, что это роятся пчелы. Без числа было людей, вышедших поглазеть, на всех улицах и переулках, по которым проезжал Димитрий. Московиты желают счастья Димитрию. Московиты падали перед ним ниц и говорили: “Da Aspodi, thy Aspodar Sdroby” — “Дай господи, государь, тебе здоровья! Тот, кто сохранил тебя чудесным образом, да сохранит тебя и далее на всех твоих путях!”. “Thy brabda Solniska” — “Ты — правда солнышко, воссиявшее на Руси”. Ответ Димитрия. Димитрий отвечал: “Дай бог здоровья также и моему народу, встаньте и молите за меня господа”.
Как только Димитрий въехал по наплавному мосту, проложенному через Москву-реку, в Водяные ворота, поднялся сильный вихрь и, хотя в остальном стояла хорошая, ясная погода, ветер так сильно погнал песок и пыль на народ, что невозможно было открыть глаза. Русские очень испугались, стали по их обычаю осенять лицо и грудь крестом, восклицая: “Pomiley nas buch, Pomiley nas buch!” — “Боже, спаси нас от несчастья!”. [231]
Богдан Бельский появляется перед народом. Когда въезд закончился, каждый был водворен на свое место
231
Вступление Лжедимитрия I в Москву Буссов датирует 20 июня по старому стилю. Маржерет и Паэрле ту же дату указывают по новому стилю — 30 июля (Н. Устрялов, ч. I, стр. 174, 298). Встреча Лжедимитрия I в Москве описывается Буссовым примерно так же, как описывает ее И. Масса (стр. 111 — 112). О сильном вихре, разразившемся при проезде Лжедимитрия I по мосту через р. Москву, пишет только Буссов. В “Новом летописце” есть указания на необычные явления природы во время вступления Лжедимитрия в Москву, а именно — средь бела дня “над Москвою, над градом и над посадом, стояше тьма, окроме ж града нигде не видяху” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 66). Сообщение о разговоре Лжедимитрия I с иностранцами, участниками битвы при Добрыничах, имеется только у Буссова. Известия об этом разговоре не находим и в записках Маржерета, хотя он был активным участником Добрынической битвы и был принят одним из первых на службу к Лжедимитрию, став начальником его личной охраны.
232
Богдан Бельский занимал видное положение при дворе Лжедимитрия I. За оказанные им услуги Лжедимитрий возвел Бельского уже в июне в звание оружейничего великого, а позднее и в звание боярина. Сообщение Буссова о кресте с изображением св. Николая вряд ли соответствует действительности, так как на православных крестах изображается обычно распятие. Кресты с изображением святых известны, но это кресты-энкольпионы — особого рода нательные кресты, пустые внутри, предназначенные для ношения мощей (В. С. Голышенко. К вопросу об изображении князя в чудовской рукописи XII — XIII вв. Проблемы источниковедения, сб. VII, стр. 405 — 406). Однако сомнительно, чтобы Бельский показывал такой крест толпе, вероятнее предположить, что это был обычный крест. (О культе св. Николая см. примеч. 2).
Димитрия коронуют. 29 июня, в субботу, Димитрий короновался в церкви св. Марии согласно русским обычаям и церемониям, о каковых можно прочесть выше, где говорится о коронации Бориса. [233]
После Дня посещения девы Марии Димитрий приказал привезти с большими почестями с несколькими тысячами конных провожатых свою мать обратно в Москву из Троице-Сергиевского монастыря (куда царь Борис сослал ее, приказав постричь в монахини). Димитрий повелевает привезти из монастыря свою мать. Димитрий сам выехал на свидание с ней, и они встретили друг друга очень приветливо и радостно. Старая царица сумела отлично приладиться к этой комедии, хотя в душе ей было хорошо — и лучше, чем тысячам других людей, — известно совсем иное, ведь благодаря этому сыну она вновь возвращалась к прежнему высокому положению и царскому сану. Соскочив с коня, царь довольно долго шел пешком рядом с ее каретой, и это зрелище исторгло слезы из глаз многих людей из простой черни, плакавших оттого, что столь чудесны дела господни среди людей. Затем царь снова вскочил на коня, поехал со своими князьями и боярами вперед и сам распорядился обо всем в монастыре, где собиралась поселиться его мать. В Кремле у Иерусалимских ворот, против Кирилловского монастыря, он приказал выстроить новые красивые палаты и назвал их монастырем своей матери. Он содержал ее так, что между его и ее столом не было никакой разницы. Посещал он ее ежедневно и столько выказывал ласки и почтения, что, говорят, тысячи людей клятвенно заверяли, что он действительно ее родной сын. [234]
233
День коронации Лжедимитрия, по Буссову, — 29 июня. И. Масса указывает другую дату коронации — 20 июля (И. Масса, стр. 113). Правильность датировки И. Массы подтверждается показаниями Маржерета и Паэрле, которые относят коронацию на 31 июля нового стиля (Н. Устрялов, ч. I, стр. 174, 298).
234
Инокиня Марфа Нагая была привезена из небольшого Белозерского монастыря в Москву 18 июля (Буссов ошибочно указывает как место заточения Марфы Троице-Сергиевский монастырь) и признала публично Лжедимитрия I своим сыном. В грамотах Марфы, отправленных по городам после убийства самозванца, это признание изображалось как вынужденный акт — “устрашил смертью” (СГГД, т. II, № 146), “а коли он с нею говорил, и он ее заклял и под смертью приказал, чтоб она того никому не сказывала” (СГГД, т. II, № 147). Однако уже автор “Нового летописца” недвусмысленно намекнул на то, что действия инокини Марфы, признавшей Лжедимитрия I сыном, могут быть объяснены не только “страхом”, но и “своим хотением” (ПСРЛ, т. XIV, стр. 67). Последнее вполне вероятно — признание самозванца истинным Димитрием обеспечивало самое высокое положение при московском дворе самой Марфы и ее родни как ближайших родственников царя. И источники (в том числе и Буссов) показывают, что Марфа исполняла принятую на себя роль матери с большим усердием.
Димитрий с боярами в Думе. Он заседал ежедневно со своими боярами (Senatoren) в Думе, требовал обсуждения многих государственных дел, внимательно следил за каждым высказыванием, а после того, как все длинно и подробно изложат свое мнение, начинал, улыбаясь, говорить: Столько часов вы совещались и ломали себе над этим головы, а все равно правильного решения еще не нашли. Вот так и так это должно быть.
In promptu [235] он мог найти лучшее решение, чем все его советники за столько часов, чему многие удивлялись. Будучи хорошим оратором, он вводил иногда в свои речи тонкие comparationes similes [236] и достопамятные истории об имевших место у всевозможных народов событиях, которые он пережил или видел сам на чужбине, так что его слушали с охотой и удивлением. Исправлял грубые манеры московитов. Часто он укорял (однако весьма учтиво) своих знатных вельмож в невежестве, в том, что они необразованные, несведущие люди, которые ничего не видели, ничего не знают и ничему не учились помимо того, что казалось им, с их точки зрения, хорошим и правильным. Соглашается разрешить московитам выезжать учиться за границу. Он предложил дозволить им поехать в чужие земли, испытать себя кому где захочется, научиться кое-чему, с тем чтобы они могли стать благопристойными, учтивыми и сведущими людьми. Согласен давать аудиенцию 2 раза в неделю. Он велел всенародно объявить, что будет два раза в неделю, по средам и субботам, лично давать аудиенцию своим подданным на крыльце (auf der Creliz), т. е. на балконе перед его палатами, чтобы людям не приходилось так долго, как это имело место прежде, мучиться и выбиваться из сил в поисках справедливости. Он повелел также очень строго по всем приказам, судам и писцам, чтобы приказные, а также и судьи, без посулов (Bossul) (это значит взяток) решали дела, творили правосудие и каждому без промедления помогали найти справедливость. Позволил каждому кормиться так, как он может. И русским и чужеземцам он дал свободу кормиться своим делом, как кто умел и мог, благодаря чему все в стране стало заметно расцветать, а дороговизна пошла на убыль. За трапезами у него было весело; его музыкантам, вокалистам и инструменталистам приходилось вовсю стараться. Он отменил многие нескладные московитские обычаи и церемонии за столом, также и то, что царь беспрестанно должен был осенять себя крестом и его должны были опрыскивать святой водой и т. д., а это сразу же поразило верных своим обычаям московитов и послужило причиной больших подозрений и сомнений относительно их нового царя. Они повесили головы, словно у них за ушами были вши. Он не отдыхал после обеда, как это делали прежние цари и как это вообще принято у русских, а отправлялся гулять по Кремлю, заходил в казну, в аптеку и к ювелирам, иногда один, а то вдвоем или втроем, или уходил по-тихоньку из своих покоев, так что его Sultzen, это значит личные слуги, (Cammer-Diener) часто не знали, где он, и подолгу искали его в Кремле, пока не найдут, чего тоже не бывало с прежними царями. Московитская важность. Те из своей московитской важности не могли сами переходить из одного покоя в другой, а множество князей должны были вести их, держать, прямо чуть ли не нести.
235
Экспромтом.
236
Удачные сравнения.
Когда он отправлялся на богомолье, он обычно никогда не ехал в карете, а скакал верхом. Он приказывал привести ему не самого смирного, а самого резвого коня и не допускал, чтобы, как это было принято при других царях, двое бояр подставляли ему скамью, когда он на него садился, а сам брал лошадь под уздцы, и стоило ему коснуться рукою седла, как он вмиг уже сидел в нем. Он так умело объезжал своих аргамаков (Arimachen) и таким отважным витязем сидел на коне, что ни среди его берейторов, ни среди остальных вельмож и воинов не было никого, кто мог бы сравниться с ним. Он любил охоту, прогулки и состязания, у него должны были быть самые прекрасные соколы, а также лучшие собаки для травли и выслеживания, кроме того, большие английские псы, чтобы ходить на медведей. Димитрий убивает медведя. Однажды под Тайнинским в открытом поле, он отважился один пойти на огромного медведя, приказал, невзирая на возражения князей и бояр, выпустить медведя, верхом на коне напал на него и убил. [237]
237
Несоблюдение Лжедимитрием I пышного и торжественного царского чина, определявшего все общественные
Он велел отлить большое количество мортир и пушек, хотя в Москве уже имелось такое большое количество крупных орудий и такие великолепные большие красивые пушки, что тому, кто их не видел, трудно поверить этому. Зимой он отправил тяжелую артиллерию в Елец, который расположен у татарского рубежа, намереваясь со всем этим навестить следующим летом тамошних татар и турок. Димитрий намеревается выступить против татар и турок. Но как только слух об его намерении дошел до татарского рубежа и об этом узнал татарский царь Kayser (как их там называют), он покинул свой главный город Азов и ушел в степи. Для себя и для своей царицы Димитрий выстроил в Кремле новые великолепные покои. [238]
238
Ряд фактов внутренней политики Лжедимитрия I, сообщенных Буссовым, не находит подтверждения в других источниках. Так, о личном приеме самозванцем жалоб от населения по средам и субботам, о запрещении приказам брать посулы и об облегчении занятиями ремеслом читаем только у Буссова (см. стр. 110). Однако многие сообщения Буссова могут быть проверены по другим источникам. Дворец, о строительстве которого в Кремле пишет Буссов, с большими подробностями описан И. Массой (стр. 116, 117; см. также: И. Забелин. Домашний быт русских царей в XVI и XVII ст., ч. I, M., 1872, стр. 53). Точно так же подтверждается другими источниками и сообщение Буссова о намерении Лжедимитрия I превратить Елец в главную военную базу для подготовлявшегося похода на Крым. И. Масса сообщает, что Лжедимитрий I, “намереваясь напасть на Татарию, отправил в Елец много припасов и амуниции на триста тысяч человек” (И. Масса, стр. 153). “Новый летописец” сообщает также об отправке Лжедимитрием I “наряда”, т. е. артиллерии, в Елец (ПСРЛ, т. XIV, стр. 68). То же сообщение читаем в Сказании А. Палицына (стр. 114). О воинственных планах Лжедимитрия I в отношении Крыма и Турции см.: А. А Новосельский. Борьба московского государства с татарами в первой половине XVII в. М — Л, 1948, стр. 48 и сл.
По его глазам, ушам, рукам и ногам было видно, а по словам и поступкам чувствовалось, что был он multo alius Hector [239] , чем прежние, и что он получил хорошее воспитание, много видел и много знал. В сентябре 1605 г. он вспомнил о любви, верности и дружбе, которую выказал ему в Польше воевода Сандомирский, а также о своем обещании его дочери Марине Юрьевне. Димитрий повелевает сватать невесту. Поэтому он послал к Сандомирскому воеводе своего думного дьяка (Reichs Canzler) Афанасия Ивановича Власьева с большими подарками — золотыми цепями, кольцами, золотом и деньгами более чем на 200 000 гульденов, приказав поднести это своей невесте, поклониться ее отцу и ей и просить ее руки. Ее и сговорил, помолвил и обручил с Димитрием его величество король польский, господин Сигизмунд III и пр., с согласия, ведома и одобрения всех сословий. Русским это совсем не понравилось. Они замечали из многого, что одурачены и постыдно обмануты, и это мнение еще более укрепилось в них из-за того, что он пренебрег дочерьми вельмож своей национальности и женится на иноверке, как они называют другие народы, и даже дошло до того, что они, в конце концов, решили, что он верно совсем не русский, а поляк. [240] Три брата из рода Шуйских вошли в тайный сговор с монахами и попами со всей земли и принялись строить невероятнейшие козни, чтобы снова избавиться от этого государя. Когда недоверие русских стало заметно, Димитрий решил не полагаться на них больше, как это было прежде, а взял себе личную охрану из одних только живших в России немцев.
239
Совсем иной Гектор.
240
Посольство Афанасия Власьева, отправленное в Польшу в сентябре 1605 т., должно было: 1) официально вести переговоры с воеводой Сандомирским Юрием Мнишком о браке Лжедимитрия I с его дочерью Мариной, 2) испросить на этот брак согласие короля Сигизмунда III, 3) склонить польского короля к войне с Турцией. Если последняя задача не была осуществлена, то согласие на брак было получено. 10 ноября (22 ноября нового стиля) в Кракове в присутствии короля было совершено обручение Марины Мнишек с Лжедимитрием I. Во время церемонии Лжедимитрия представлял Афанасий Власьев. Сохранившиеся документы показывают, что, кроме ценных подарков, отправленных с Власьевым Юрию Мнишку, было отправлено с секретарем Яном Бучинским 200 тысяч злотых (СГГД, ч. II, стр. 241).
Яков Маржерет, телохранители. В январе он назначил трех капитанов. Первый — француз, чисто говоривший по-немецки, — был благочестивым и рассудительным человеком, звали его Яков Маржерет, и у него под началом было 100 копейщиков. Они должны были носить бердыши, на которых был вычеканен золотой царский герб. Древки были обтянуты красным бархатом, окованы серебряными, позолоченными гвоздями, обвиты серебряной проволокой, и с них свисали разные кисти из шелковых нитей и из серебряной или золотой проволоки. Эти копейщики каждые три месяца получали такое жалование, что большинство могло заказывать себе бархатные плащи с золотыми позументами и очень дорогое платье.
Матвей Кнутсон, алебардники. Второго капитана, лифляндца из Курляндии, звали Матвей Кнутсон, ему были вверены 100 алебардников. На их алебардах с двух сторон был вытравлен тоже царский герб. Кафтаны у них были темно-фиолетовые с обшивкой из красных бархатных шнуров, а рукава, штаны и камзолы — из красной камки.
Пан Скотницкий. Третий капитан был шотландец, по имени Альберт Вандтман, но его обычно звали паном Скотницким, так как он долго жил в Польше. У него также было 100 алебардников, алебарды которых были так же отделаны, как и у других сотен. Но они отличались тем, что должны были шить себе штаны и камзол из зеленого бархата и носить рукава из зеленой камки. Одна половина этой стражи должна была оберегать царя одни сутки, а другая половина — следующие сутки. [241] Русских обуревают недобрые предчувствия. Это вызвало большое недовольство, особенно среди московских вельмож, говоривших между собою: “Смотрите, наш государь уже теперь показывает этой стражей, что он и сейчас не хочет на нас смотреть, а что еще будет, когда приедет польская панна со столькими поляками, немцами и казаками”. Periculum est in mora [242] , думалось князю Василию Ивановичу Шуйскому, старшему из трех братьев Шуйских, особенно когда царь Димитрий повелел сделать ревизию монастырей, подсчитать их доходы и немного урезать корма этим terrae inutilibus ponderibus et otiosis monachis [243] , а лишек взять в казну на содержание войска против врагов христианства, турок и татар, а также и тогда, когда попам, жившим близко от Кремля на Чертолье и на Арбате, пришлось уйти из своих домов и передать их немцам (чтобы те в случае нужды днем или ночью могли быстрее оказаться у царя). [244]
241
Отряд телохранителей из иностранцев, по сообщению Буссова, создан был тогда, когда “недоверие русских (к Лжедимитрию I) стало заметно”. Точнее, Буссов относит сформирование отряда к январю 1606 г. Однако более вероятно предположить, что отряд телохранителей создан был раньше, так как “недоверие русских” к Лжедимитрию I со всей наглядностью проявилось еще летом 1605 г., в заговоре Шуйского. Сам Лжедимитрий I явно не доверял русским войскам уже во время победоносного продвижения к Москве, распуская отряды служилых людей по домам и окружая себя польской шляхтой. Поэтому вполне вероятно, что немцы, служившие некогда Борису, составили сразу же вооруженную охрану и Лжедимитрия. И. Масса по поводу отряда телохранителей пишет примерно то же, что и Буссов (И. Масса, стр. 118).
242
В промедлении опасность.
243
Бесполезному бремени земли — праздным монахам.
244
Известие о переселении духовенства из центральных районов города, по-видимому, справедливо, так как некоторые участки церковной земли в самой Москве при Лжедимитрий I были отобраны в казну (С. Ф. Платонов. Очерки смуты, стр. 221). Сообщение Буссова об общем учете доходов монастырей и намерениях секуляризации церковных земель не имеют подтверждения в других источниках. Имеются лишь данные о денежных поборах, наложенных Лжедимитрием I на монастыри. Так, с Иосифо-Волоколамского монастыря было затребовано 3000 рублей, а с Троице-Сергиевского взято даже 30 000 рублей (Очерки истории СССР. Конец XV в. — начало XVII в., стр. 500). Подобные факты рассматривались духовенством как ущемление прав церкви. К тому же поведение самого царя, допускавшего нарушения в сфере обряда и внешнего культа, и прямое неуважительное отношение к церковной “святыне” его иноверческого окружения возбуждали у церковников большие опасения за чистоту православия в государстве. Не были, разумеется, для русского духовенства тайной и оживленные сношения Лжедимитрия I с римским папой, о чем Буссов не пишет. Эти сношения самозванца с главой католической церкви и высшими сановниками ее, установившиеся еще во время его пребывания в Польше, продолжались и тогда, когда Лжедимитрий I стал царем. От папы шли поздравления Лжедимитрию по случаю его восшествия на “трон предков” и увещевания неизменно сохранять свое католическое исповедание, принятое Лжедимитрием еще в апреле 1604 г. Ответные письма самозванца к папе полны учтивости и смиренной покорности (СГГД, ч. II, №№ 107, 114). В своих посланиях к Лжедимитрию I папский нунций в Кракове К. Рангони был еще более настойчив — он прямо требовал от самозванца выполнения обещания о соединении греческой веры с римской (СГГД, ч. II, №№ 98, 101, 124, 126). В декабре 1605 г. в Рим был направлен посол Лжедимитрия I Андрей Лавицкий, а в феврале 1606 г. в Москву прибыл посол от папы А. Рангони. Хотя содержание переговоров и не становилось достоянием публики, тем не менее эти сношения русского царя с католиками не без основания рассматривались как угроза православию. Большое число грамот римского папы и других сановников католической церкви к Лжедимитрию I с поздравлениями и всевозможными наставлениями, просьбами, а также с требованиями к нему быть верным римско-католическому вероисповеданию и идее введения России в римско-католическую веру напечатано в томе II “Актов исторических, относящихся к России, извлеченных из иностранных архивов и библиотек” (СПб., 1842, стр. 57 — 97; см. также: История Польши, т. I, стр. 225).