Московские эбани
Шрифт:
Да… Вера права, я всегда найду себе занятие, но непонятно зачем? вздохнула Виктория. Что-то надломилось в её душе.
ГЛАВА 36
— Ты больше не будешь возить деньги на завод. Ни малые, ни большие. Стараясь быть твердой, говорила Виктория Якобу.
— А кто повезет? Ты должна сидеть на телефоне… да и вообще.
— Ты не повезешь. — Упрямо давила голосом Виктория. — Надоело.
— Пашка что ли? Да он пьян, небось.
— Да хоть и Павел. Он утра был трезв. Павел! — Окликнула она сторожа, — У тебя есть права?
— Ну? — Паша замаячил на пороге.
— Я напишу тебе
Ехать надо срочно, иначе завод не отгрузит продукцию.
— А как меня на вашей машине такого небритого остановят?
— Побрейся.
— Побриться-то я побреюсь, да одежда для такой машины не та.
— Какая ещё одежда. Мой сын одет не лучше тебя, он вообще черти во что одевается! Да и жара сейчас. Что тебе нужно? Футболка у тебя как всех.
— А вдруг по роже определят, что машина не моя?
— Так я же дам тебе доверенность
— Доверенность… Все равно решат, что я машину украл, остальные документы проверят — в обезьянник посадят. У меня же прописки нет… поворчал Павел, но покорился.
Утром следующего дня — снова "бабах!". Она узнала, что он не привез всех денег на завод. Сумму эквивалентную всего-то триста долларам остались должны. Павел утверждал, что именно столько от него потребовали в качестве штрафа, увидев незаверенную у нотариуса доверенность. Сумма была столь немыслимая, а взгляд Павла столь наивен, что она и Якоб поверили, в то, что Павел безнадежный идиот.
Когда же к концу недели Павел появился в новых дорогих ботинках оставлявших после дождя отпечатки слова «Cretino», они поняли, что «Кретино» — это они.
Виктория почувствовала такую прозрачную пустоту в душе, что больше не могла тратить ни сил, ни эмоций на свой бизнес. С этого дня все, что она ни делала в офисе, — все было машинально, как отбывание повинны, да и только.
Марианна, жена компьютерщика неистовствовала. После её очередного романа с восемнадцатилетним Романом, её пятидесятилетний муж проснулся и не обнаружил компьютера. И все-таки не понимала, почему это вдруг он стал сетовать на её любовников и развращенность. Что плохого в том, что она, прожив с ним двадцать лет, до сих пор поддерживает свою чувственность на высоте, что до сих пор её любят, в неё влюбляются даже такие юные типы как Роман, и не важно, что Роман-наркоман. Гордиться такою женою надо! Ведь главное в жизни — это любовь! При этом слово «любовь» она произносила на выдохе, складывая морщинистой попочкой пухлые губы. "Разве я виновата в том, что не умею, — тут снова губы её округлялись, и выдохом тихо звучало: — не любить?"
Муж компьютерщик косился на неё как на сумасшедшую, и курил, одну за другой, папиросы марки «Беломорканал». В глубине души Марианна была уверенна, что невозможно не изменять бывшему инженеру-физику, да если он ещё старше жены почти на десять лет. Да ещё все время работает и работает, а ей чем заниматься? Ему же дела нет до её врожденной чувственности! До её красоты! До её душевной возвышенности! Он — сухарь! Он просто муж! Он сам всегда смотрел сквозь пальцы на её романы! А она… она только и создана для любви.
И все-таки ответное на исчезновение компьютера пьянство мужа, его порывы: то повеситься, то выгнать её из дома к любовникам навсегда, то развестись — напугали её. Она задумалась. Любовников было много, тем более в последние годы они менялись с особой скоростью, но реально переехать, оказалось, не к кому.
Она ушла от бредящего от горе мужа, теперь
Коленька не слышал её голоса года три. Она всего лишь хотела спросить, как у него дела, как сложилась жизнь, но он коротко ответил, что женат. Что у него ребенок, и просит её больше ему не звонить, чтобы не тревожить его жену, которую он очень любит.
— Любишь?! — взвилась и бросила трубку Марианна, искренне не представлявшая, как можно любить какую-либо женщину после нее.
Посидела немного перед трюмо, провела щеткой по пышным, длинным, волосам. Благодаря своим волосам она могла без зазрения совести врать, что известная певица Пугачева — её тетка. Намазала лицо кремом с липосомами и позвонила Игорьку, вдовцу её подруги, покончившей жизнь самоубийством. Отчего он прибывал в последнее время, по собранным ею сведениям, в таком горе, что довел жизнь свою до полного абсурда, то, паломничая по монастырям, то, наполняя квартиру проститутками, которых микроавтобусом привозил ему его преуспевающий друг.
— Давай, приезжай быстро. — Услышала она в трубку, не успев ничего и сказать толком.
Тут же причесалась, ещё раз намазала лицо кремом, косметикой она не увлекалась, помня, что истинные Парижанки любят, когда лицо выглядит натурально. И хотя сама никогда дальше двадцати километров от Москвы не выезжала, про Парижские веяния знала больше самих парижанок.
Она приехала к вдовцу Игорьку такая свеженькая, такая хорошенька, что сама над собою была готова пролить слезу умиления, не то, что по покойнице подруге. Была готова к душещипательным интимным беседам, но дверь ей открыл какой-то незнакомый человек с Кавказа. Она прошла в комнату к Игорю, он сидел на расстеленной кровати как турецкий султан, перед ним прямо на простыне стояли тарелки с закусками, бутылки, стаканы, ещё два жлоба сидели в креслах.
— Ну и чего теперь с тобою делать? — цинично спросил Игорек, после чего она перестала называть его столь ласкательно даже про себя. А он, выдержав многозначительную паузу, наполненную переглядами с гостями, продолжил: — Насиловать? Или так отдашься?
— Как ты можешь?! В память о твоей жене, я приехала к тебе, думая, что ты пребываешь в неутешном горе… — зашелестела губами Марианна. И всем своим видом показала высочайшую степень оскорбленности, хотя групповой секс был ей не внове, но по доброй воле, а не так — в виде ловушки.
— Да ладно, тебе про мою жену рассказывать. Она тебя ненавидела. Ты же сука у неё всех женихов отбирала и к себе в постель затаскивала. Не баба, а прорва!
— Они были её не достойны! А я показывала ей это наглядно. Я так любила ее!..
— Да ладно, любила. Лесбиянка. Святая лесбиянка! Ха-ха! Нам что, на тебя онанировать, что ли? — И Игорь многозначительно подмигнул своим гостям.
То ли пьяные, то ли обкуренные мужчины лет под пятьдесят браво потянулись расстегивать ширинки. Такого ужаса Марианна ещё не испытывала. Как она рванула, открыла дверь с множеством запоров, как бежала по лестнице с седьмого этажа вниз, помнилось плохо, на едином полете, она влетела к себе в комнату и позвонила тому самому Коленьке, что так счастлив со своею женой, его жена подошла к телефону и Марианна заорала в трубку: