Московские эбани
Шрифт:
— За три успеешь. — Соседка хоть и вызывала сочувствие, но до такой степени, чтобы все бросать и помогать ей. Виктория помнила, как перекрывшие разум алчность и закомплексованность обиженной позволили Зинаиде поступать непорядочно. В этом письме мог таиться подвох, рассчитанный на её жалостливость, цель которого была выманить из богатой соседки деньги.
— А-а он говорит, — размазывала по лицу сопли и слезы Зинаида, — если не дам ему пять тысяч, выселит он меня из квартиры-то посредством свидетельства о смерти и Симку порешить может. Или заставит меня опекунство на кого надо
— Он, что пытать тебя собирается?
— Го-ово-рил.
— Чеченец что ли?
— Не-е, вроде, русский.
— Ну и выродки пошли! Хорошо. Я подумаю над твоей проблемой. Завтра зайду.
Виктория закрыла дверь, и сев в кресло, застыла в глубокой задумчивости.
ГЛАВА 38
Как не оправдывался Вадим тем, что ему некогда, мол, запарки на работе, поскольку начался самый разгар туристического сезона, Тоня все же вызвала его на свидание для решительного разговора.
Они должны были встретиться у метро Сокол в полдень. Вадиму было в лом тащиться туда, тем более, что водитель его взял отгул и укатил на дачу, а сам он предпочитал не водить машину. Он вышел на Садовое кольцо из своего офиса, хотел поймать такси, но был затор, пришлось ехать на метро. По неопытности купил не талончик, а единый на целый июнь месяц. Ругая себя не из жадности, а за дурь, мял этот единый билет в кармане, переминаясь с ноги на ногу, ожидая Тоню среди нищих на паперти Храма Всех Святых. Нервозность его нарастала ещё оттого, что она заставила его стоять в таком месте. Уж не хочет ли она заставить его пойти с ней в церковь и покаяться?
Она опоздала на пятнадцать минут, что обычно за ней не наблюдалась. Пришла бледная, в то время как летняя погода уже успела позолотить небалованную солнцем кожу москвичек. Вся какая-то еле двигающаяся, потерянная… В храм даже не заглянула, но бросила на него вопросительный взгляд, словно прикидывая — успел ли он помолиться богу, пока ожидал её или нет. Предложила пройтись с ним в парк. Они долго гуляли, перекидываясь малозначительными фразами. Жара была невыносимая. Потом сели на лавочку. Тоня достала из сумки пачку фотографий. Он вспомнил, как раскидывала перед ним фотографии картин Виктория, и напрягся. На фотографиях не было картин. На фотографиях была Тоня на фоне то стел, то каких-то зданий. Он догадался, что это Париж. Тоня передавала фотографии по одной и, достав из пачки следующую, забирала у него предыдущую, аккуратно отправляя в пачку.
— И что ты мне хочешь этим сказать? Что мы могли бы жить красиво? усмехнулся он покровительственно.
Она кивнула в ответ.
— Ну и куда мне теперь тебя везти? В Париже же ты уже была.
— Есть ещё очень много стран. — Загадочно ответила Тоня.
— Ну и что? Будешь летать из одной страны в другую, — тоже мне ценность жизни!
— Ценность?! Ценность?! — вдруг зашипела Тоня, и глаза её пронзительным прищуром уставились в его оторопелый взгляд. — Ты не любишь меня!
— Ну почему же?..
— Чем больше мужчина тратится на женщину, тем больше любит! Я теперь это точно поняла.
— Ну вот — опять догмы!
— Но где?! Где
— А что должно оставаться?
— Почему-то когда ты дарил Марианне…
— Кому-кому?! — не понял сразу о ком идет речь Вадим, но через мгновение уставился полный возмущенного удивления на Тоню. — И что же я дарил этой шл…?!
Тоня дернулась от него, так словно он мог её ударить.
Он взглянул на её шрамчик над губой. Он никогда её не спрашивал, кто рассек ей губу, думая, что это детская травма, но вдруг вспомнилось, как Виктория говорила, про преследовавшего её бандита, который даже своей первой любви рассек губу. Он воспитывался при дипкорпусе на Кубе. Тоня тоже.
— Чувствуется, твоя первая любовь, там, на Кубе… — он выразительно уставился на её шрамчик, тоненькой змейкой извивающийся вверх от губы, оставила тебе рубец не только на лице, но и в мозгах.
— Т-ты познакомился с ним?! — губы Тони задрожали.
— Нет. Не бойся. Он уже мертв. Другая, не ты, научила его летать. Вот он и сломал себе шею.
— Т-то есть как?
— А так и метафорически и натурально. С дельтапланом упал.
Она смотрела него и не могла произнести ни слова.
— Все! Надоело. Ты никого не сможешь научить летать.
— Но он же!.. Но ты же!.. Ты же и не хочешь!
— С тобой и шеи не сломать… — задумчиво, глядя помимо нее, произнес Вадим. — Когда я познакомился с тобой, ты казалась мне сильной, уверенной в себе девушкой, теперь же, когда ты показала мне, что ревнуешь меня к этой!.. А сама-то и не эта и не та. И не туда и не сюда… Все трогаться пора. Затор какой-то… — Он вынул из кармана джинсов уже помявшийся проездной билет, сунул его ей в руку, — Вот тебе талисман! На память и на счастье. — И пошел на Песчаную улицу ловить такси.
В офисе было много народу — посетители, желающие купить путевки, шмыгающие сотрудницы, какие-то рабочие… Вадим с трудом протиснулся в свой кабинет. Едва сел за стол, подбежала секретарша, женщина в возрасте, больше хозяйственная, чем деловитая:
— Вадим Юрьевич, вам не кажется, что картины, которые сейчас развешивают рабочие по стенам коридора, не совсем подходят по тематике нашей туристической фирме? И зачем их вообще надо здесь вешать?!
— Какие картины?! Кто приказал?!
— Вы и приказали.
— Тогда вешать!
— Но тогда надо написать хотя бы пояснительную табличку, что это выставка картин художника… из какой он страны? Подпись по-английски… А по фамилии не поймешь откуда. Что писать?
— Напишите: "трофеи из Таиланда".
— Как так трофеи?! Трофеи, Вадим Юрьевич, это когда с войны привозят. Мы же не находимся с Таиландом в состоянии войны.
— А я нахожусь! Сбегайте-ка в магазин, купите мне бутылку водки. И марки «Кристалл» чтоб!
— Ва-адим Юрьевич! — секретарша даже присела перед ним. — Да что ж это с вами? То войну Таиланду объявляете… то за водкой посылаете…