Московские эбани
Шрифт:
— А знаете ли вы Нина Яковлевна, что это за страна такая — Таиланд? Вот мы путевки в неё продаем, а вы знаете?
— А как же не знать — страна любви! — романтично вздохнула Нина Яковлевна, — Страна породившая роман «Эммануэль»! Все действие этого романа происходит в Таиланде. А жена брата там — тайка. Помните?
— Ничего не помню. И помнить не хочу. Надоело.
— Что?
— Да любовь всякая. Не видел я её в этом Таиланде. Секс-индустия развита. Ничего не скажу. Но назвать его страной любви!.. Это уж слишком! Какая любовь? Где?..
— Что где?
— Водка
— Я вам, как женщина, годящаяся в матери, скажу — если у вас какие проблемы — успокойтесь. Мужчина вы видный, молодой, у вас все впереди. Да вам любая на шею рада повеситься. Но вы не спешите. Займитесь работой. Работа лечит. Тем более что сейчас такой наплыв народу. Всем постоянно требуются ваши указания.
— Указания… Пишите указ. Пишите.
Нина Яковлевна села за компьютер и приготовилась писать.
— Так и пишите и повесьте повсюду.
— Что писать-то?
— Наша туристическая фирма, все выходные данные, объявляет войну стране любви! В лице Таиланда. Так и пишите.
— Но Вадим Юрьевич! У нас такая запарка! А в Таиланде все равно не сезон. Надо кого-то посылать в Европу перезаключать договора, народу столько, что мы не знаем, как их всех по отелям разместить, билетов на самолеты не хватает, а вы уже, кажется, просто пьяны!
— В Европу поеду я! — Вадим с трудом встал из-за стола, вынул из сейфа свой загранпаспорт и бросил на стол. Оформляйте мне визу. Бронируйте лучшие отели в Берлине, Лондоне, Барселоне, а главное — в Париже! Но сначала принесите мне бутылку водки! И на том указе я хочу поставить печать в виде расплющенной пробки от той бутылки водки, которую вы мне принесете.
— Хорошо, хорошо. Успокойтесь, ради бога! — Вскочила секретарша, но застыла в дверях: — А как выставку назовем?
— Я же сказал! Трофеи страны любви! Или как это?..
Зазвонил телефон. К ужасу секретарши, Вадим поднял трубку, обычно, когда с ним случались подобные казусы, он прятался, представляя секретарше вести все текущие дела.
Звонил Спиин. Едва он представился и сказал, что звонит по рекомендации Виктории, Вадим словно протрезвел. Он окликнул секретаршу, попросил вызвать такси, так чтобы, когда она принесет бутылку водки, он все-таки оставил крышку с неё в своем кабинете для печати, а сам поехал бы с открытой бутылкой домой. Спиину он назначил свидание дома.
ГЛАВА 39
— Ну… ты мне и устроила! — Докладывал Спиин Виктории о своем визите к Вадиму. — Это был сплошной бред! Ну… ты даешь! Мне, конечно, забавно было наблюдать очередной осколок твоей армады, но…
— Какой армады, о чем ты говоришь, он ещё не был парусником в моем море!
— Был ли, не был, но парня ты явно травмировала.
— Слушай, рассказывай подробно. Вот ты пришел к нему…
— Вот я пришел к нему. Квартира огромная, хотя и двухкомнатная, евроремонт — а внутри такой бардак! Все вперемежку: книги, носки, газеты, несвежие белые рубашки, галстуки, какие-то сувениры! Если б на столе стоял ботинок, я б не удивился.
В общем, не живет он там, а так… ночует иногда, как я понял. На столе стаканы, рюмки, бокалы и все дорогое. Одни чистые, из других пили
В общем, встретил он меня с широкими объятиями, как будто давно не виделись. Проходи, говорит, брат Спиин, за стол садись, рассказывай, в чем твоя проблема.
Сели мы, я рассказывать стал. Пили, тем временем, не чокаясь. Потом, ему видно скучно стало меня слушать, я же все про рыб, да про тонкости работы с аквалангами, — встал он из-за стола, пошел в ванную комнату, меня манит. Подумал я, что он сума сошел. Не к месту как-то в ванную идти. Но пошел, а там весы напольные. Взвесились. Он сто десять весит, а я восемьдесят семь всего, после чего он почему-то с прискорбием заключил, что я потолстел.
Это я то потолстел?! Я же килограмм на двадцать на пять его легче!
В общем, потом мы вернулись к столу, снова выпили. Он необычно образованный мужик, в этом нет сомнения. Но почему-то он заключил, что я твой бывший любовник. Я говорю: — "Не-не, я её старый друг. Я-то её знаю! Во времена её юности, многие в неё влюблялись, мне в манишку горючими слезами плакались. После неё — как выжженное поле".
— Эх ты, старый друг! Зачем же ты такие вещи говорил? И кто же это тебе плакался?..
— Ну… было. Было, лет, этак, двадцать, пятнадцать назад. Я, может, чего конкретно не знаю, но чувствую — у парня как пожар в душе, жжет его по сердцу напалмом. Надо ж мне было его успокоить. А он все о тебе спрашивал. И вдруг схватил нож, кулаки сжал, сидит передо мной и рычит:
— Влюблен в нее? Признавайся!
Я бы и признался со страху, но держусь:
— Не-не-не. Сейчас ни как нет. А вот был, был. Каюсь. — Говорю.
— Вот как? — воскликнула Виктория.
А что? Ты даже не помнишь. Для тебя это был черно-белый эпизод, а для меня все гораздо больше. Слава те, я до такого же состояния, как он не дошел.
Сижу и любуюсь его переживаниями. Понимаю его я. А он говорит:
— Рассказывай!
А я говорю:
— Это святое.
Ну… выпили ещё раз. Он мне фотографию показал, где он на слоне. А потом снова, мол, чтоб я рассказывал, а то возьмет и не пошлет, говорит, меня в хижину под пальмовыми листьями и придется мне в Москве куковать. Деспот прям какой-то!..
Ты со своей свободолюбивой натурой никак бы не вписалась в это. Но и я не из тех, кто ломается. Говорю ему:
— Сейчас — это сейчас, а тогда — это тогда. И переживания своего прошлого вторгаться не позволю никогда!
В общем, то, что произошло потом, — драматизма я в этом особого не вижу, — два фингала и… все.
— Как два фингала?!
— А так. Натурально.
— Кто кому?
— Он мне. Я ему. Зато успокоились.
Порешили, что не будем опускаться до обсуждения твоего морально-этического облика, и никаких слов на этот счет от других не допустим. Потом позвонила его мать, узнав, что он пьет, она так орала в трубку, что даже я, находясь в метрах трех от него, слышал.
Грубо орала, настоятельно, как трамбовщик. А он что-то гундосил, как виноватый ребенок, а потом трубку положил и снова в мужика превратился.