Московский душегуб
Шрифт:
Настя прошептала ему что-то успокоительное, погладила по стриженой голове, и Ваня, пошатываясь, ушел в дом.
Алеша виновато улыбался:
– Я не нарочно, честное слово! Он сам споткнулся.
У Насти и для муха нашлось доброе слово:
– Никто тебя не винит, милый. Подумаешь, чашка разбилась. Это же на счастье.
Валерий Яковлевич, никого не дожидаясь, намазывал гренку маслом. Вдовкин, приметя графинчик с коньяком, быстренько наполнил фужер и, тоже ни с кем не сообразуясь, моментально его опрокинул. Зажевал лимонной долькой. Настя разлила чай, мужу наложила тарелку овсяной
– Может быть, и мне рюмочку? – спросил у Насти. – Помнишь, мне же разрешили.
– Но не за завтраком, – сказала Настя. Алеша покорно взялся за кашу и тут же вымазал себе подбородок и щеки. Настя заботливо утерла ему лицо салфеткой.
Вскоре вернулся Ваня-ключник с новым подносом, на котором дымилось блюдо гречишных оладьев.
– Ванюша! – окликнул его Михайлов. – Ты прости меня, если сможешь. Я ведь не нарочно тебя толкнул.
– Наше дело холопское, мы не в обиде, – ответил Ваня, бросив затравленный взгляд на хозяйку. Та ему ободряюще подмигнула, – Любопытно узнать, – Валерий Яковлевич добавил в чай душистых деревенских сливок. – Как вы относитесь, Алексей Петрович, к нынешней гайдаровской реформе?
– Реформа хорошая, – быстро ответил Алеша, очередной раз промахнувшись мимо рта ложкой с кашей. – Все довольны, и я тоже.
– Что же именно вы находите в ней хорошего? – не отставал доктор.
Алеша наморщил лоб: ясная улыбка, каша на бороде, ложка на весу. Было видно, как он изо всех сил старается угодить навязчивому собеседнику.
– Что хорошего? – повторил туповато. – Ну как же: свобода – и вот кушаем сидим. Разве плохо?
– Верно! – обрадовался Валерий Яковлевич. – Совершенно верно. Свобода и еда. Умнейшее заключение.
Но теперь скажите: когда вы летаете с вашим Елизаром Суреновичем, вы о чем-то беседуете? Или так – свободный полет без всяких затей?
– Иногда разговариваем, – Алеша скромно потупился, опустив ложку в тарелку.
– О чем же?
– О разном. Он ведь умер, да там ему скучно, куда он попал. Вот он и тянется обратно, ловит попутчиков.
Но он людям не всем доверяет, опасается их. А от меня какой вред, от безногого, безрукого. Беседуем, конечно.
Он хочет, чтобы я с ним с мертвым, как с живым, соприкасался. От этого ему теплее.
– Он на самом деле мертвый? Или это так – аллегория?
– Мертвее не бывает. Пуля в сердце. Это вам не шутка, доктор.
Алеша победно оглядел присутствующих, зачерпнул кашу. Настя сидела смурная, а Вдовкин машинально налил второй фужер. Прихромал Ваня-ключник, на сей раз принес тарелку с пирожными и новый чайник с кипятком. Алеша ринулся ему помочь, хотел чайник поставить, но закачался вместе со стулом, а Ваня отшатнулся и слегка ошпарил себе ногу.
– Ничего, мы привыкшие, – сказал отрешенно. – Ежели чего еще понадобится, покличьте тогда.
– Покличем, Ванечка. Конечно, покличем, – отозвалась Настя.
После каши и бутербродов с сыром Алеша начал клевать носом – привык отдыхать после завтрака по режиму. Валерий Яковлевич это заметил.
– Ну хорошо, последний вопросец, и баиньки. Чего вы боитесь, Алексей Петрович? Вы же чего-то все время
Алеша уставился на него в недоумении:
– Нет, чего мне бояться? Мы же с Елизаром Суреновичем оба мертвые. Бояться поздно.
– Как же так, друг мой. Только что вы нам объясняли, что ваш, так сказать, усопший коллега тянется к вам за живым теплом, а теперь что же получается? Какая-то неувязка.
– Никакой неувязки, – в Алешиной улыбке просквозила снисходительность. – Вам ли этого не знать.
Вы же сами в прошлом году усопли.
– Да, – без всякого удивления согласился доктор, – В прошлом году я перенес второй инфаркт. Что было, то было. Но нельзя сказать, чтобы совсем так уж и усоп.
Ведь сидим же с вами, чаек попиваем.
– Это видимость, – с какой-то знобящей уверенностью возразил Алеша. – Одна только видимость.
Настя увела его в спальню, уложила, поцеловала влажный лоб. Потом вместе с Вдовкиным они проводили Валерия Яковлевича к машине. Старый кудесник подхватил Настю под руку и тихонько ей наговаривал в розовое ушко, как заклинал:
– Что ж, милая девушка, вам выпало трудное испытание… Но у всего свои причины. По роду занятий я лечил тысячи людей или, если угодно, внушал им, что лечу. Могу вас уверить, люди устроены просто, куда проще, чем цветы на ваших клумбах. К каждому можно подобрать ключик. Подбери ключик – и человек твой.
Человек отпирается точно так же, как шкатулка. Щелк, щелк – и никаких секретов. Но бывают исключения, увы! Ваш муж как раз такое исключение.
– Что вы хотите этим сказать?
– Хочу сказать, что ключика у меня нет. Я же не Бог, всего лишь любознательный наблюдатель. Говорю с вами откровенно, потому что вы тоже исключение и поймете меня.
– Что с ним, доктор?
– Не знаю, – Валерий Яковлевич вспомнил, что давно не вскрикивал, и самозабвенно кхехекнул, отчего две вороны в испуге сорвались с березы. – Он наглухо закрыт. Полагаю, это от переутомления. Сильные люди, обладающие мощным энергетическим запасом, и устают сильнее обыкновенного. Что он не слабоумный – это точно. Могу даже предположить, что он обманывает нас. Затаился и подсмеивается над нашими потугами пробиться к его душе.
Настя так разволновалась, что ухватила доктора за плечо. Валерий Яковлевич высказал то, о чем она сама догадывалась. Она так и думала, что Алеша затеял большой гнусный обман. Он прикидывается идиотом, а на самом деле внимательно за ней подглядывает. Он всегда был обманщиком и хитрецом и теперь от скуки разыгрывает кошмарный спектакль, где все они статисты, а он – режиссер.
– Значит, он нормален?
– Нормальнее нас с вами.
На прощание Валерий Яковлевич поцеловал ее по-отечески в щеку, ущипнул за бок и укатил, увозя в кармане пятьсот долларов.
На веранде Настя застала Вдовкина, который успокаивал хнычущего Ваню-ключника.
– Все равно уволюсь, – причитал строптивый филолог. – Он меня достал. Я же вижу, чего он добивается.
Марионетку из меня делает.
– Он же болен, Ванечка, – вмешалась Настя. – На больных разве обижаются.
– Да, как же, болен! – дерзко возразил Ваня-ключник. – Ему главное, чтобы последние нервы мне истрепать.