Московский Ришелье. Федор Никитич
Шрифт:
— Как разумеешь, брат, что будет дале-то?
— А дале будет то, что попустит Господь.
— Да как жить-то станем? Ныне поляки да литовцы в Москве свою волю творят. К чему бы это?
— На Господа надо полагаться. До чего мы достигли, по тому правилу надобно жить.
«То так, — подумал Филарет. — До чего мы достигли, по тому правилу полагается жить, но кто скажет, «до чего мы достигли»? В умах людей смута насевается. Видели, как новый патриарх Игнатий службу справлял по римскому обычаю, да у кого ныне сорвётся с языка слово мятежное?!»
ГЛАВА 47
НЕТ ХУДА БЕЗ ДОБРА
Филарет
Между тем у самозванца начались разногласия с поляками. Сначала они были недовольны тем, что он не принимал мер против подозрительных людей, на которых ему указывали. Он отвечал, что дал обет Богу не проливать без нужды христианской крови. Вскоре возникли осложнения с поляками, что пришли с самозванцем в Москву. После своего венчания он отпустил иностранное войско — в большинстве своём поляков, — щедро наградив его. Но, верные привычке жить за чужой счёт, они быстро прокутили жалованье и потребовали новое. Не получив желаемого, они отправились в Польшу с громкими жалобами на неблагодарность «Димитрия».
Едва улеглась эта история, как в Польше на сейме возникли сомнения в подлинности «Димитрия-господарика». Канцлер Речи Посполитой Ян Замойский заявил: «Никак не могу себя убедить, чтоб рассказ Димитрия был справедлив. Это похоже на Плавтову или Теренциеву комедию: приказать кого-нибудь убить, и особенно такого важного человека, а потом не посмотреть, того ли убили, кого было надобно! Величайшая была бы глупость, если бы велено было убить козла или барана, подставили другого, а тот, кто бил, не ведал. Притом и кроме этого Димитрия есть в княжестве Московском настоящие наследники престола, именно князья Шуйские; легко увидеть их права из летописей русских».
Однако склонный к политическим авантюрам Сигизмунд был заинтересован в дружбе с авантюристом Лжедимитрием I. Он рассчитывал, что новый русский царь отдаст в распоряжение Польши некоторые русские земли, войско, чтобы он, польский король, мог одолеть и турок, и немцев, и шведов. А коли вся сила соберётся у поляков, не резон ли будет «Димитрию» отказаться от царского титула своих предшественников?
Надо ли говорить, как была задета гордость самозванца, мечтавшего о титуле императора, когда ему намекнули на это соображение! Всё же, при всей своей горячей заносчивости, он снёс эту обиду, хотя вначале ничто не предвещало примирения двух сторон. Вскоре в Москву приехали польские послы, дабы уладить эти трения, а заодно попировать за царским столом. Лжедимитрий решил устроить им торжественный приём, рассчитывая поразить их новым престолом, предназначенным для особо важных случаев. Но поляки лишь высокомерно оглядели это помпезное сооружение, сделанное во вкусе нового царя. Престол был вылит из чистого золота и весь обвешан алмазными и жемчужными кистями. Внизу престол был укреплён на двух серебряных львах и крестообразно
Самозванца задела усмешка на лице польского посла. Он не спешил взять из его рук королевскую грамоту, затем, прочитав её, вернул обратно, сказав:
— Русский царь в сей грамоте не титулован цезарем.
Посол Николай Олесницкий вскипел:
— Вы оскорбляете короля и республику, сидя на престоле, который достался вам дивным промыслом Божиим, милостью королевской, помощью польского народа; вы скоро забыли это благодеяние.
Лжедимитрий надменно отвечал:
— Мы не можем удовольствоваться ни титулом княжеским, ни господарским, ни царским, потому что мы император в своих обширных государствах и пользуемся этим титулом не на словах только, как другие, но на самом деле, ибо никакие монархи, ни ассирийские, ни индийские, ни цезари римские, не имели на него большего, чем мы, права. Нам нет равных в полночных краях касательно власти: кроме Бога и нас, здесь никто не повелевает.
Ему, однако, пришлось взять королевскую грамоту и, значит, смириться с тем, что присвоенный им себе титул «император» остался не признанным Сигизмундом. Спор о титуле он решил отложить на будущее. В характере самозванца не было упорства. Он легко уступал, к тому же с Олесницким они были приятелями: некогда в Кракове они вместе бражничали. Более сговорчивому самозванцу трудно было выдержать твёрдо-непримиримый тон поляка. Он взял грамоту, заметив, что делает это лишь ради предстоящей свадьбы. Но польский посол ни в чём не отступил от своего долга:
— Пусть наш великий король узнает во мне верного подданного и доброго слугу.
Как бы ни сложились отношения между «Димитрием» и Сигизмундом, внутри самой Руси зарождалась смута, грозившая положить конец царствию самозванца. Москвитяне видели, как щедро раздаёт новый царь деньги, имения и земли иностранцам, о своих же подданных не заботится. Православную душу народа омрачало пристрастие «Димитрия» к «папижной вере», как именовали на Руси католическое вероисповедание. Люди скорбели, слыша в старинных православных храмах латинское пение.
Первый, пока ещё глухой ропот в народе понемногу переходил в гнев, начали раздаваться обличительные речи. Сперва тайно, среди монахов, узнавших в «Димитрии» Григория Отрепьева. Монахи были казнены. Но недаром же говорится, что молвою и море колышет. Гнев против самозванца понемногу охватывал все сословия.
Вскоре Москве стали известны новые обличители: дьяк Тимофей Осипов, дворянин Пётр Тургенев и мещанин Фёдор Калачник. Москвитян особенно поразили слова Фёдора Калачника. Видя, что ему не верят, да ещё и ругаются над ним («Поделом тебе смерть!»), он перешёл от обличений к дурным пророчествам. На всю Ивановскую площадь раздавался его звучный голос:
— Приняли вы вместо Христа Антихриста и поклоняетесь посланному от сатаны! Тогда опомнитесь, когда все погибнете!
Филарет услышал эти слова, когда проходил мимо Успенского собора. Его поразили и сами слова, и голос, сильный, уверенный, голос человека, непоколебимого в своей правде. Филарет шёл в Чудов монастырь, где в келье у старца Амвросия должны были сойтись бояре, недовольные действиями самозванца. Многих чувствительно задело выселение бояр и духовных особ из родовых вотчин и домов, чтобы поместить там польских гостей. Для этой цели взяли лучшие дома в Китай-городе и Белом городе, а русских людей сослали за Москву, в Немецкую слободу. Не посчитались даже с Нагими, слывшими за родственников «Димитрия». За черту города были выселены все арбатские и Чертольские дворяне и священники. Переполох в Москве был великий. Раздавались крики, что поляки хотят захватить Москву.