Московское золото или нежная попа комсомолки. Часть 1
Шрифт:
Удивившись очень толковому объяснению на пальцах принципа работы цилиндров поршневой группы двигателя, зампотех постепенно углубился в работу винто-моторной группы, и Лёху понесло.
— Сейчас мы используем двухлопастной деревянный винт за неимением лучшего, — ляпнул Лёха.
— А какой же винт должен быть, на твой взгляд? — ехидно спросил зампотех.
— Ну это же очевидно, нужен винт из дюраля. Наверное, на три или даже четыре лопасти. Дюралюминий легче и прочнее дерева. Плюс нужен шаг-газ винта, чтобы лопасть могла поворачиваться во втулке винта, меняя угол атаки…
Класс
«Упс… похоже, я спалился,» —подумав Лёха аж вздрогнул.
— Мы, как комсомольцы, приложим все силы, чтобы наиболее лучшим образом изучить сегодняшнюю технику, которую наша советская промышленность производит под руководством партии Ленина-Сталина. Мы абсолютно уверены, что наши советские инженеры и конструкторы неустанно работают, чтобы её усовершенствовать и дать нам ещё более грозное оружие для победы над империалистами! — ловко съехал Лёха на политическое прикрытие собственной осведомлённости.
— Это вот правильно! — отмер зампотех. — Все свободны, Хренов, зачет по теме. И останься минут на двадцать, давай проверим остальные темы, а то раньше ты плавал в технике, как дерьмо в проруби.
Через полтора часа, счастливо прогуляв строевую подготовку, Лёха вывалился от зампотеха, получив зачёт. Зампотех поставил Лёхе допуск скорее не по знанию конкретных систем самолёта, в некоторых моментах Лёха откровенно плавал, а по пониманию принципа работы.
— Высшее техническое образование не пропьёшь! — гордился собой наш герой.
27 марта 1936. Штаб аэродрома, посёлок Кача.
Командир полка сидел во главе стола на командном пункте полка.
— И в заключение, что с Хреновым делать будем? какие есть идеи, товарищи? — вопросил Гена Зеленковский.
Первым влез и высказался старший политрук:
— Считаю, политически подкован слабо, надо подтягивать товарища комсомольца в понимании политике партии, а то он и выпить любит, и по бабам замечен, да и с лётными навыками были вопросы. Так мы на то и старшие товарищи, чтобы поддержать комсомольца, взять его на работу в политотдел, — комиссар ловко обрисовал свои запросы на рабство Лехи.
— Не знаю, не знаю, наставление по полётам за авторитет не считает, тут против полётов тройками выступил, — откликнулся заместитель по лётной, про какие то пары говорил.
— А может пары и не плохо, вместе двух троек, отчитаемся про три пары! — ловко увидел свою выгоду идейный вдохновитель партии.
— Про пары предлагаю вопрос изучить и написать представление в вышестоящий штаб, — быстро закрыл прения командир полка.
— А я до сих пор в шоке. Как подменили нашего комсомольца. Если раньше был дубом в технике, то сегодня выдал про шаг-газ винта. Я сам-то не сразу понял, что он имел в виду! — почесал зампотех свою лысую голову.
— А что за шаг-газ? — удивился командир.
— Делать винт из дюраля и менять угол атаки лопасти вращением во втулке! Так-то правильно, на взлёте малый шаг, на высоте больший. Но фантастика, конечно. Может и сделают, но не сейчас, и не завтра. — ответил лысый воентехник первого ранга Родион Михайлович, в просторечье именуемый зампотехом.
— И у меня чудеса, Хренов стал разбираться в картах. Район
— Ясно. Нас из штаба давят по числу допущенных до полетов, итого по Хренову решаем: дать вывозные ему, пусть в эскадрилье на У-2 слетают, и по результатам допустить до полётов, и потом допуск до истребителя, — подвёл резюме командир.
29 марта 1936. Лётное поле аэродрома, посёлок Кача.
Не выспавшийся Лёха нервно потёр лицо ладонями, стоя на стоянке третьей эскадрильи на самом дальнем краю аэродрома у настоящего истребителя И-5. Вчера он, как и было предписано, съездил на лётно-врачебную комиссию в Севастополь. Пройдя её на отлично, купив бутылку белого вина и кулёк шоколадных конфет, он остался ночевать у медсестры Машеньки. Машенька не подвела его самых смелых ожиданий, поставив ему шикарный засос на шее, подтверждавший оценку «отлично» да ещё и с плюсом. На женщин он пока мог только смотреть. С интересом, но только смотреть.
Утром, ещё затемно, на хлебовозке Лёха добрался до Качинского аэродрома и сейчас, стоя на поле, отчаянно зевал.
Настоящий истребитель был похож на большого шмеля, с толстенькими крыльями и худенькими лапками. Обтянутый тряпочкой фюзеляж блестел под солнцем, а на боку красовалась красная звезда и номер 13.
Командир звена пафосно толкнул речь: самолёт только и ждёт команды сорваться в небо. Лёха отлетал на У-2 контрольный полёт на «хорошо». Некоторый мандраж перед полётом удалось победить, отстроившись от действительности, и сразу всплыли навыки авиашколы — руки сами легли на нужные рукоятки управления. Сам полёт привёл Лёху в состояние полного восторга. Получив пару мелких замечаний, он был допущен к полётам на истребителе. Сегодня он должен был отлетать одиночную программу полётов по «коробочке» в простых метеоусловиях.
Лёха не испытывал никакого пиетета перед этой конструкцией.
— Ну, давай, товарищ лётчик, — ухмыльнулся механик, подтягивая стремянку к борту.
«Да, как-то немного прежнее тело заработало авторитета,» — подумал Лёха.
— Это тебе не У-2, тут чуть ошибёшься и землю лицом чертишь. Но ты ж парень грамотный, ха-ха-ха, справишься, — заливался техник.
— Я уж постараюсь не обосраться в воздухе, — ответил удивленному технику Лёха.
Кабина И–5 была тесноватой, и одна Лёхина голова в кожаном шлемофоне с круглыми очками торчала на улице. Ручка ходила легко влево–вправо, он нажал пару раз на педали. Норма, — подсказало прошлое сознание.
Двигатель зарычал, Лёха дождался отмашки руководителя полётов, и И–5 начал медленно катиться по земле.
— Нихера не видно вообще! — родилась в голове мысль. — Только небо, только ветер, только ж@па впереди, — пропел Лёха, перекрикивая рёв двигателя.
Колёса подпрыгивали на неровностях аэродрома, крылья тряслись, растяжки скрипели, самолёт потихоньку набирал скорость. Лёхе казалось, что вибрация идёт по всему телу — от самого основания, сидящего на парашюте, и до рук, цепляющихся за ручку управления. Слева мелькнул край взлётной полосы.