Москва-Лондон
Шрифт:
— Дорогой маэстро, проникнуть в ваши гениальные замыслы и их свершения неподвластно даже самому Господу Богу!
— Хотя это и богохульство, но не могу скрыть, что мне оно весьма приятно, потому что справедливо! К сожалению, многие крутят носом, когда я говорю им, что перед ними — гений…
— Это, несомненно, серые посредственности, уверяю вас! — Грешем смотрел на этого большого и хвастливого ребенка с искренней любовью. — Но и столь жалкие людишки устыдились бы своего невежества, узнай они
о ваших великих и непостижимых деяниях. Кстати, Бен, не хотели бы вы рассказать мне о них?
— Ну разумеется,
— Если бы она сняла свой монашеский наряд, привела в надлежащий вид свою прическу и не позволяла бы улыбке покидать лицо — клянусь вам, Бен, она была бы очень красивой! Вы знаете, ее волшебные глаза, словно выточенные из белоснежного мрамора длинные и совершенные по форме пальцы рук, ее…
— Томазо, мой друг, да ты ведь влюблен в будущую королеву Англии! — воскликнул Челлини. — Только одно существо на свете знает, как это твое чувство сделать взаимным!
— Ах, дорогой Бен, до Всевышнего слишком далеко… — пожал плечами Грешем и невольно вздохнул. — Едва ли мне удастся дойти до него…
— Пока твоим другом является великий маэстро Бенвенуто Челлини, беспокоить Всевышнего нет никакой необходимости! Надеюсь, мой гений сделал уже все, чтобы принцесса Мария пала в твои объятия, сын мой! Однако мы все время уклоняемся от дела, тебе не кажется, дорогой Томазо?
— Я жажду услышать наконец ваш рассказ, Бен!
— Слушай, сын мой, со всем вниманием, на какое только способен, ибо такое ты можешь услышать лишь от Бенвенуто Челлини. Ты говорил, что принцесса Мария — истинная дочь нашей святой церкви. Я подумал, что лучшим подарком для нее будет вот эта Библия, изготовленная руками того, чье искусство превзойти уже невозможно! Посмотри на это чудо и убедись в правдивости моих слов…
Челлини достал из-под бархата небольшого формата книгу и передал ее Грешему. У того перехватило дыхание: он держал в своих руках изящный фолиант, волшебство, словно явившееся из арабских или индийских легенд и сказок!
— А это разве намного хуже? — дошел до его сознания торжествующий голос Челлини.
— О господи! — воскликнул потрясенный Грешем, беря в руки ожерелье совершенно фантастической прелести. — Это чудо ювелирного искусства прославит ваше имя на веки веков, мой великий и несравненный маэстро!
— Это несомненно, Томазо, мой мальчик! — решительно заявил человек, который слишком хорошо знал себе цену и совершенно не был готов умереть от избытка скромности. — Но и это еще не все, а быть может, и не самое для тебя главное. Видишь ли, во время работы над Библией и ожерельем для принцессы Марии мне вдруг пришла в голову совершенно гениальная идея: почему бы будущей королеве Англии заранее не позаботиться о своей роли и положении при папском престоле? Ведь ей придется начать в полной изоляции от всех коронованных особ Европы, и отношение к ней папы римского могло бы сыграть решающую роль сначала в прорыве, а затем и в устранении этой изоляции. И я решил, что было
и карманах самого святого отца, что, само собой разумеется, сделает этот вклад незабываемым, а Марию — лучшей из правителей Европы! Не стану утомлять тебя рассказами о том, как я собирал нужную сумму, устроил тайное свидание с папой в Равенне, предстал пред ним в роли и обличии доверенного лондонского купца Томаса Грешема и все такое прочее. Это все детали, мелочи… По моему разумению, сделано главное: после Господа Бога ты станешь для принцессы, а затем и для королевы Марии тем единственным советником, человеком и мужчиной, который и будет единовластно управлять этой несчастной женщиной, пошли ей Господь здоровья
и долголетия! И наконец, я подготовил, а папа римский собственноручно подписал и вручил мне, то есть лондонскому купцу Томасу Грешему, свое послание принцессе Марии. Вот оно. Упомянутые в нем лекарства —
в этих золотых флаконах. Надеюсь, они вернут здоровье нашей святой принцессе, а тебя превратят в ее спасителя. Ах, Господи, не обойди ее своим вниманием… Что же касается самих этих флаконов, то я абсолютно уверен в том, что и они понравятся принцессе — ведь их делал все тот же великий маэстро Бенвенуто Челлини. А вот этот ларец… — Челлини отбросил бархатное покрывало на пол. — Это, разумеется, тоже плод моих трудов и фантазии. Не правда ли, это прекрасно, Томазо? Но что с тобою? Мне кажется, твое лицо готово соскочить сейчас с отведенного ему Господом Богом места! Тебе, не дай бог, дурно? Я велю тотчас же вызвать лучшего врача Флоренции, Италии да и всей этой дурацкой Европы! Впрочем, он уже давно здесь, ибо это, разумеется, я…
Состояние Грешема действительно было сейчас очень близким к полуобморочному — настолько его потряс рассказ этого необыкновенного, поразительного, легендарного человека!
— Но вы же действительно самый настоящий гений, синьор Челлини! — прошептал Грешем в неописуемом восторге. — Я боготворю вас!
— Вот видишь! — воскликнул Маэстро. — Я же говорил тебе об этом! Теперь ты сам неси эту бесспорную истину по всей Европе, Томазо!
— И я это сделаю, не сомневайтесь, величайший из гениев и гениальнейший из великих! Полагаю, вторая драгоценная шкатулка предназначена принцессе Елизавете, не так ли?
— Разумеется, Томазо. Даже покорив Марию, а это, безусловно, про-
изойдет, в чем я не сомневаюсь ни единого мгновения, никогда не забывай о Елизавете. Видишь ли, я почему-то убежден, что именно ей суждено будет стать великой королевой Англии! В ее ларец я вложил ожерелье, воспроизвести которое не смогу, пожалуй, даже я сам, его создатель… А остальное место в этой шкатулке советую тебе, дорогой Томазо, заполнить золотыми монетами, ибо даже малые деньги, вложенные с умом, превращаются в громадное состояние, когда принцесса становится королевой!