Москва-Лондон
Шрифт:
Мария опустилась на колени, положила золотую Библию на ковер
и, смиренно изогнувшись, прижалась к ней губами.
Грешем опустился на колени рядом с ней, закрыл глаза и вновь погрузился в свои мысли, которые на этот раз были куда приземленнее и отчетливее…
— Дорогая моя, — промолвил он, — нам пора опуститься на землю. Наше отсутствие давно вышло за пределы благоразумия. Боюсь, оно становится просто опасным! Прошу тебя, Мэри…
Она медленно и неохотно разогнулась, крепко прижимая к груди бесценное сокровище несравненного флорентийского маэстро.
— Ах,
А быть может, действительно ничего не произошло, и мне все это только пригрезилось? Впрочем, ты, разумеется, прав, дорогой мой: мы не имеем права слишком долго витать в облаках! Там место для святых и безгрешных. Вернемся в прежний мир, сэр Томас!
Ее лицо вдруг снова приняло привычный облик, и только слабый румянец сохранился еще с той волшебной поры.
Томас помог ей встать на ноги.
— О Мэри, — сказал он, — ты забыла, что отныне мы уже никогда
не сможем вернуться в тот прежний мир. У нас теперь свой мир, и я счастлив, что мы создали его!
— Ах, Томми, ты делаешь мою жизнь прекрасной! Но ты прав: сейчас мы должны вернуться к людям… Ненадолго… А ночью ты придешь ко мне,
не правда ли, дорогой мой? Ты ведь обещал мне это!
— О да, любовь моя!
— Великий Боже, неужели ты позволишь великой грешнице дожить
до этой ночи? Ах, подари мне ее — я так долго ждала…
Мария прижала к губам Библию и в страстной молитве закрыла глаза. Потом она подошла к столу, чтобы положить свое сокровище в ларец,
и воскликнула:
— Но там ведь еще что-то есть!? Это тоже мне? Мне, дорогой мой?
— Разумеется, любовь моя!
Она извлекла из ларца большой футляр черного лакированного дерева. Внутри на ярко-белом атласе покоилось, словно на королевском ложе, изумительно тонкой работы ожерелье замысловатого плетения, состоящего из крупных бриллиантов и драгоценнейших, редчайших самоцветов невиданной красоты и совершенно непостижимой отделки. Казалось, это потрясающее произведение искусства превзошло все, что до сих пор сотворили волшебные руки величайшего из ювелиров мира!
Мария застыла от восхищения.
— Мне еще никто и никогда не дарил драгоценностей, и вдруг сразу такое чудо, — едва вымолвила она. — Разве я была женщиной? А какая-то отверженная принцесса Мария могла обойтись и без драгоценностей. Ей больше идут четки…
— Позволь, дорогая, надеть его! — сказал Томас.
— О нет, нет, Томми! Ночью, только ночью! Ведь это будет наш праздник! Мы должны вымолить его у Всевышнего! А это что? Ах, какая прелесть! — Мария положила футляр с ожерельем в ларец и достала оттуда золотой флакон удивительной формы.
— В этих двух флаконах, — проговорил Томас, достав и второй драгоценный сосуд, — твое лекарство, освященное самим папой римским. Его надлежит растворять в горячем молоке и пить три раза в день полгода. После этого я привезу сюда знаменитого римского врача синьора Чезаре Тоссини, который самым тщательным образом осмотрит тебя и назначит новый курс лечения. Но ты плачешь, дорогая моя?
— Ночью… ночью… я отдам… отдам
Глава XXXI
В ослепительно белом Мраморном зале веселье было в полном разгаре. Поразительной красоты и изящества хрустальные люстры разливали искрящийся бриллиантовый свет от множества свечей. Натертый до зеркального блеска паркетный пол преломлял освещение фантастическими бликами. Низкая золоченая мебель, обитая малиновым бархатом, зеркала в великолепных рамах, несколько картин великого английского немца Ганса Гольбейна Младшего80 и гениального Рафаэля81 дополняли убранство зала.
Под чарующие звуки итальянского оркестра танцевали все, даже старик Себастьян Кабот. В центре зала принцесса Елизавета самозабвенно танцевала с красавцем лорд-казначеем маркизом Винчестером. Воистину великолепная пара! Девятнадцатилетняя красавица, статная, изящная, грациозная, отдавалась танцу вся, и это было так естественно и прекрасно, что, кажется, могло бы увлечь не только такого старого морского волка, как сэр Себастьян Кабот, но и самого Господа Бога, будь он хоть немного более терпимым к подобного рода времяпрепровождению. Маркиз же был превосходным и многоопытным партнером, умевшим заранее угадывать все неожиданные импровизации принцессы, бесспорно, первой и единственной в своем роде танцовщицы Англии, а возможно, и не только Англии…
Лорд-дворецкий граф Арондел, лорд — хранитель печати граф Пембрук, лорд — главный адмирал Говард Эффингемский, сэр Себастьян Кабот, Джон Грешем и сэр Уильям Сесил пытались подражать танцующим.
Мария и Томас Грешем остановились на пороге зала.
Елизавета в танце, разомкнув круг кавалеров, приблизилась к Марии, обняла ее за талию и поцеловала в щеку.
— Мэри, — весело улыбаясь, щебетала она. — Хоть немного потанцуй
с нами! Ведь ты же прекрасно танцуешь, я-то хорошо знаю!
— Ах, Лиз… — растеряно пробормотала Мария. — Право, ты…
Все дальнейшее произошло помимо воли и сознания Грешема: он опустился на колено и протянул Марии правую руку.
Она тоже, вероятно, потеряла контроль над своими действиями и вложила свою руку в его. Глаза Марии вновь вспыхнули и осветили ее лицо…
В танце они вошли в замкнувшийся за ними круг кавалеров.
Гальярда, куранта, аллеманда, лавольта… Один танец сменялся другим без перерывов. Никто из кавалеров не мог превзойти в высоте прыжков маркиза Винчестера, когда танцевали лавольту.
Обе принцессы Тюдор, такие разные абсолютно во всем, обрели вдруг столько общих черт, что стали даже лицами похожи друг на друга. Модное и дорогое бело-голубое платье Елизаветы, изящные драгоценности на шее и руках, великолепные светло-соломенные волосы, собранные в красивую высокую прическу, резко контрастировали с почти монашеским одеянием Марии и подчеркивали скрытую, неброскую красоту старшей сестры. Не исключено, что умная и хитрая Елизавета не без умысла выбрала для этого вечера именно такой туалет… О, вовсе не исключено!..