Москва-Лондон
Шрифт:
бросилась на завязшего в глубоком снегу мужика и большим плоским камнем со страшной силой буквально размозжила ему лицо! Изот дико взвыл
и схватился обеими руками за разбитое лицо, но следующий удар тем же камнем по оголившейся голове свалил его без единого звука в снег. Манька в бешенстве колотила Изота по голове и лицу своим страшным орудием,
не замечая, что уже раздробила череп разбойника, а его кровь залила все вокруг…
Ольга окаменела от ужаса. Ее сознание прежде всего зафиксировало саму эту сцену чудовищного убийства
Манька между тем резко выпрямилась над трупом Изота, плюнула на него и, высоко над своей головой подняв окровавленный камень, с силой бросила его на жертву своей безумной ярости!..
Когда она подошла к саням, Ольга в ужасе зажмурилась и закусила губы.
— Ты чего, Оленька? — услышала она ликующий голос Маньки.
— Ты… — едва простонала Ольга.
— Что — я?
— Убила… его?..
— Насмерть! В аду уже черти его жарят! Всех бы эдак-то! Погоди малость — всех остальных достанем да шкуры с их живьем стащим! Али не рада избавлению?
Ольга разомкнула губы и слабо улыбнулась, не открывая глаз.
— Утрись… Манечка… — прошептала она. — Страхолюдна уж больно…
— И то… Кровищи своей поганой нахлестал на меня, кнур вонючий… Ишь — весь тулуп изгадил, сатана… И морда, поди, тоже заляпана пакостью этой?
— Угу… Ступай, милая…
Отойдя на несколько шагов от саней, Манька скинула с себя тулуп
и занялась его чисткой. Когда с этим было покончено, она принялась очищать снегом лицо и даже голову, фыркая от удовольствия… Наконец,
мокрая и счастливая, подошла к саням и заключила Ольгу в свои железные объятия.
Обе рыдали громко, взахлеб, что-то приговаривая друг другу, но вовсе не слушая самих себя. Счастье и отчаяние так трудно переживаются одновременно…
— Манечка… милая… — прошептала Ольга, полупридушенная объятиями своей спасительницы, — ты бы развязала меня… Ну, будет реветь… Ты хоть слышишь меня?
— Угу… Погоди малость… отойду… Покуда убивала поганца, руки не дрогнули ни разу, а силища во мне бушевала что в том коне боевом! А теперь вот обмякло все во мне… дрожит… пальцем пошевелить силы нету… Поди, Господь за грех мой тяжкий наказывает… Вроде бы человека убила ведь…
— Отец Никодим отмолит! — убежденно заявила Ольга. — Да и какой же это человек? Вор! Душегубец! Сатана! Нелюдь! Всю мою семью погубили такие же! И он с ними был, видела… Господь наградит тебя за избавление от исчадия ада сего!..
— Ой ли…
— Кого же тогда награждать-то ему? Ну, все, все… Не хнычь, у нас дел теперича сверх головы! Ну!
— А чего сейчас делать-то?
— Да жизни наши до конца спасать! Очнись же ты, Манечка! Ай в голове у тебя все еще камнепад?
— Угу… вроде того…
— Тогда бери вожжи и побыстрее гони лошадь!
— А куда?
— Сначала — подальше отсюда. Держись кромки поля, поближе
Сначала лошадь с большим трудом прокладывала себе дорогу в глубоком и рыхлом снегу, но вскоре пошла заметно легче и ровнее.
— И как же ты, милая, додумалась до такого? — спросила Ольга, когда они были уже достаточно далеко от того места, которое принесло им освобождение.
— Не я — сам Господь Бог надоумил… — проговорила Манька довольно сумрачно: видимо, она до сих пор не могла прийти в себя от совершенного подвига. — Как увидела те бугры, так словно озарение какое наступило. Ведь это что же за бугры-то за такие?
— А что? — пожала плечами Ольга. — Бугры — они и есть бугры…
— Да не всякие — пустые! Энти — из камня, что люди с поля собирают. Орудия знатные — сама, чай, видела…
— Верно! Ах, умница ты моя золотая!
Ольга набросилась на свою подругу-няньку и осыпала горячими поцелуями.
— Ой, берегись, Оленька, полетим под сани!
— Манька, гляди! — закричала вдруг Ольга. — Волки! Волки за нами! Господи, оборони! Эй, чего вожжи-то бросила? Хлещи кобыленку!
По рыхлому снегу поля, утопая в нем и высоко, словно на морской волне, выныривая из снежной пучины, бежали волки. Стая была не слишком велика — шесть больших и матерых зверей и двое помоложе и помельче, — но вполне достаточная, чтобы без особых усилий разделаться с двумя не-
опытными и безоружными женщинами, одной лошадью и всем содержимым саней!..
— Гони что есть мочи! — кричала Ольга.
— Куда тут погонишь? — мрачно проговорила Манька. — Снег ей по брюхо… храпит уж лошаденка-то… Сани тяжелы к тому же… Не пропали
в логове людоедовом, так сгинем в брюхах волчьих… Видать, такую уж судьбину горькую Господь ниспослал нам… за грехи наши…
— Не пела бы за упокой здрав
ым еще покуда! До конца воевать со смертью надобно! Ты гони лошадь, а я покуда подкармливать волков стану…
Она разрезала ножом Изота два больших рогожных мешка и сбросила первый десяток больших замороженных рыбин люто голодным зверям. Волки окружили добычу, но не слишком надолго. Видимо, живая лошадь прельщала их гораздо больше окаменевшей рыбы. И они решили не упускать своей добычи…
Волки неумолимо догоняли слабеющую лошадь…
— Мясо! — закричала Манька, нещадно нахлестывая храпящую лошадь. — Мясо бросай!
Содержимое второго мешка и спасло их на этот раз — это было совсем еще свежее коровье мясо, разрубленное на большие куски и лишь слегка подмороженное.
Ольга сбросила голодным хищникам все мясо.
Волки набросились на добычу, и преследование прекратилось.
— Господи… пронеслось… — троекратно перекрестилась Ольга.
— Миновало… — перекрестилась и Манька.