Москва-Лондон
Шрифт:
Вот когда капитан Ричард Чанслер по-настоящему понял озабоченность Томаса Грешема дальнейшей судьбой английской короны и государства
в целом. Ему даже представилась такая безрадостная картина: все северное побережье Европы усеяно сбежавшимися сюда громадными стаями голодных волков из самых дремучих углов этого континента; все они стоят с разинутыми пастями и бешено сверкающими глазами, готовые в любое мгновение перепрыгнуть через проливы и вцепиться своими страшными клыками не только в холодное золото и бриллианты английской короны, но и в еще теплое, юное и такое хрупкое тело.
Не на шутку встревоженный такой неслыханной популярностью среди чуть ли не всех венценосцев Европы, Чанслер сказал Диане:
— Я уверен,
в Лондоне к какому-то наглому самозванцу в Антверпене, направо и налево раздающему надежды на обладание рукой, сердцем и невинностью принцессы Марии Тюдор? Ведь уже вся Европа знает в лицо «лорда Чанслера», и я убежден, что в считаные дни слава об этом «вельможе» докатится и до Вестминстера! Но тогда… О, тогда от топора меня не спасет не только сэр Томас Грешем, но и сам Господь Бог!
— О, мой Ричард! — воскликнула Диана. — Ты, конечно, прав: я слишком азартна. Я должна была предвидеть нашествие европейских монархов после визита ко мне императора Карла: они ведь всегда слетаются сюда за покупками всех нужных им тайн. Ах, я так глупа! Я совсем потеряла голову… Я… я хотела показать всем этим венценосным петухам своего избранника… моего… любимого супруга, данного мне самим Господом Богом… Я хотела… я думала… О господи, я совсем потеряла голову от своего неза-
служенного счастья… Прости меня, мой Ричард, прости, умоляю тебя! — Слезы застлали прекрасные синие глаза Дианы. Она вдруг упала на колени и так сильно прижалась к ногам Ричарда, что он тоже опустился рядом с ней на мягкий темно-вишневый ковер. — Я только сейчас поняла, что влюбленной женщине не место в политике.
… — Нам необходимо, дорогой мой, — прошептала она в одну из ближайших ночей, — покинуть мой дом… уехать отсюда…
— Нам? — радостно воскликнул Ричард. — Тебе и мне? Вместе?
— Да… — тяжело вздохнула Диана. — Нам… Но, увы, не вместе… Я должна надолго покинуть Антверпен и уехать в одно… в один из наших замков. Тебе же, мой дорогой, я уверена, следует подумать вместе с твоим мудрым другом сэром Томасом Грешемом, каким образом можно было бы сбить волну, поднятую «лордом Чанслером» в Антверпене. О боже! Ведь я даже не изменила твоего имени! О, я… я презираю себя! Я… надаю себе пощечин! Вот!.. Вот!.. Вот!.. Ах, не мешай мне, мой Ричард! Я недостойна тебя! Я… глупая… глупая… девка… да, да… я королевская шлюха… Я не хочу больше жить!.. О, мой Ричард, не целуй… не целуй меня больше и не прикасайся ко мне… Я… я не имею права на тебя!.. Я схожу с ума от любви к тебе… Я больше не Диана Трелон, мадам «Жемчужины Шельды», я… Но кто же я теперь? Быть может, меня уже вовсе и нет на этом свете? Ах, я уже умерла… Да, да, конечно… я уже умерла… я должна умереть… Разве я смогу дать тебе столько счастья, сколько ты достоин получить, мой единственный… да, да — мой первый и единственный!.. И не смейся, пожалуйста…
Но Ричарду было сейчас вовсе не до смеха. Страстный порыв самобичевания, вырвавшийся из самого сердца Дианы, потряс его. Так, значит, она всегда прятала в самые сокровенные тайники души отчаянный протест против той жизни, на которую была обречена с первого мгновения своего появления на свет божий? Так, значит, сказочное богатство, невероятная власть, вседозволенная роскошь и ослепительный блеск склоненных перед ней монарших корон не смогли выдержать единоборства с простой любовью, такой же простой, как вода, земля, воздух, как огонь, солнце, деревья, цветы, наконец, как сама жизнь? Так, значит, ослепительно прекрасная и несравненная мадам Диана Трелон — это лишь искуснейшая маска такой умной, гордой и глубоко несчастной, уязвленной своим положением женщины?..
О, великий Боже! Целый неведомый доселе мир открылся вдруг перед Ричардом, и лавина новых, таких возвышенных, мыслей и чувств обрушилась на него, что он не смог сразу
и нежно привлек почти беззвучно рыдавшую Диану к себе и начал так легко, едва касаясь, гладить ее лицо, волосы, тело, что она вскоре перестала вздрагивать и пылающими губами прижалась к его груди, туда, где громко и часто билось его переполненное любовью сердце…
Наконец, успокоившись, Диана прошептала:
— Ты в самом деле уверен, что я не противна тебе?
— Абсолютно!
— И ты думаешь, что сможешь забыть, кем я была в той… другой, жизни?
— Да!
— И сможешь даже полюбить меня… такую… какая я есть?
— Да! О да, да, да!
— И ты… ты говоришь, что уже любишь меня?
— Да!
— И ты… возьмешь меня в жены?
— Да! О Господи, сверши это чудо!
— И я смогу… ты разрешишь мне… родить тебе… нам… дочь… или сына… и еще… много… много наших детей?
— Да! Всевышний, услышь мою Диану… и меня!
Он шептал свои односложные ответы в полной уверенности, что никакие иные, многословные и многоцветные, не будут сейчас так убедительны, так похожи на клятву перед самим Всевышним, как эти.
Диана с Ричардом замерли, словно им удалось остановить мгновение…
— Да будет так… — прошептала она, глубоко и облегченно вздохнув.
— Аминь, — отозвался он.
…Почти сто лет тому назад прабабка Дианы, тоже, естественно, Диана Трелон, сдав с рук на руки «Жемчужину Шельды» своей дочери и удалившись на покой в одно из многочисленных семейных поместий, первой, кажется, нарушила суровый фамильный обет безбрачия. Будучи, согласно семейному преданию, одной из самых красивых, умных и веселых женщин Нидерландов, она уже в двадцать лет выбрала себе мужчину для продолжения рода и дела Трелонов. Счастливо и с первого же раза родив девочку, она еще почти восемнадцать лет правила «Жемчужиной», усердно воспитывая свою наследницу и активно обогащая фамильную казну. Как и заведено было первыми Дианами Трелон, она впервые познакомила свою дочь с практикой семейного дела в четырнадцать лет, а полностью передала ей бразды правления еще через пять лет. Согласно традициям семьи, она имела право выбирать для своего дальнейшего проживания любое из семейных поместий, ей не возбранялось при этом содержать при себе мужчину, как угодно часто менять одного на другого, но при этом официальное замужество за-
прещалось и, уж конечно же, производство на свет божий еще каких бы то ни было соперниц ныне правящей хозяйке «Жемчужины Шельды». Таким образом, где-то годам к сорока, еще полные красоты, сил и волшебной власти над другой половиной человечества, очень богатые и властолюбивые, леди Трелон уходили на покой, в тень, и еще многие десятки лет жили в полном благоденствии вдали от волнующей суеты своей родной усадьбы…
Но с прабабкой Дианы вышло по-другому. Года через два или три после рождения дочери она познакомилась в своем заведении с молодым графом Франсуа де Вервеном, который раз и навсегда был сражен ее красотой и всеми другими бесчисленными достоинствами. Он почти пятнадцать лет безропотно делил ложе своей возлюбленной с самыми сильными всей коронованной Европы, и когда пришла наконец пора его избраннице передать бразды семейного правления своей дочери, прабабка решилась на отступничество, выйдя замуж за своего верного рыцаря
и став графиней де Вервен. Безусловно, сделано это было в абсолютной тайне от всех, даже от собственной матери. А чтобы тайна была непроницаемой, Диана даже изменила свое имя и отныне стала графиней Луизой де Вервен.
Когда же и ее дочь, согласно семейным правилам, выбрала для себя мужчину и родила очередную Диану Трелон, графиня Луиза де Вервен от-
крыла ей свой секрет, а внучку крестила под именем Луиза и ввела в наследство в своем графстве.
Вот с тех-то пор хозяйки «Жемчужины Шельды» тайно от всех носили графский титул и имя Луиза и являлись полноправными подданными