Москва подземная
Шрифт:
Счастливым ворам, успевшим „сторговать“ и швыряющим награбленные и наворованные деньги, „коты“ приводили своих „сюжетов“ и вместе с последними обирали воров».
В этом злосчастном трактире и проживали Пахом и его дочка.
Многие обитатели «Каторги» даже не догадывались, что из его подвала заведения есть тайный лаз, ведущий в подземелье. От Хитровки можно было добраться до Лубянки, Сретенки, Трубной площади и проникнуть в подвалы многих московских зданий.
Гибель медвежатника
Об
Частенько Пахом пробирался в различные конторы, страховые кассы, товарищества и компании — через подземные ходы. До этого выяснял, где точно стоит сейф, и по ночам снизу выпиливал кусок пола. Железный ящик проваливался. Если он был небольшим, медвежатник обвязывал его веревками и уволакивал в укромные уголки подземелья. Ну а если попадался слишком тяжелый сейф, то Пахом разделывал его на месте.
Но однажды случилась беда. Не рассчитал старый медвежатник, не успел отскочить — и железный шкаф рухнул на него. Так и скончался Пахом «на производстве». А суеверные воры с Хитровки потом утверждали, что сейфы отомстили медвежатнику. Слишком грязно он их вскрывал.
После смерти отца только Анюта осталась хранительницей подземного тайника. И когда Золотая Ручка взяла девушку под свою опеку, какие-то драгоценности Соньки перекочевали туда.
«Заветный град»
Говоря о Хитровке, невозможно еще раз не вспомнить «короля русского репортажа» — «дядю Гиляя». Так, с симпатией и почтением, величали писателя Владимира Алексеевича Гиляровского собратья по перу, а также пожарные, чиновники, полицейские, студенты и даже босяки — словом, все те, с кем он встречался и о ком писал.
В письме А. С. Суворину Антон Павлович Чехов упоминал своего друга: «Был у меня Гиляровский. Что он выделывал, Боже мой! Заездил всех моих кляч, лазил на деревья, пугал собак и, показывая силу, ломал бревна. Говорил не переставая».
Мужики, наблюдавшие эти сцены, с уважением отзывались о Владимире Алексеевиче:
— По стати — генерал, а по задору — как есть разбойник.
Кто-то в шутку пояснил им:
— Так это и есть генерал всех разбойников!
Он любил тайны и легенды, и они его любили. Случаи и эпизоды из буйной жизни Гиляровского, о которых он сам не писал, обрастали в народе преданиями и фантастическими слухами.
Владимиру не исполнилось семнадцати, когда он покинул отчий дом. Был табунщиком, бурлаком, актером, конторщиком.
В Поволжье какой-то старик предсказал ему:
— Долго будешь маяться, скитаться по свету, чудачить и бедокурить, пока не найдешь свой заветный град и не осядешь в нем…
И он нашел свой «заветный град» в 1873 году, когда ему исполнилось двадцать лет.
«Я —
Но даже любимый «заветный град» не мог постоянно удерживать писателя на одном месте. Во время Русско-турецкой войны он отправился добровольцем на Балканы. Служил разведчиком. А после фронта долгие годы не прекращались его разъезды по России в качестве корреспондента. Но ни об одном уголке земли им столько не написано, сколько о Москве.
Воистину он был влюблен в свой «заветный град», и Москва отвечала ему тем же.
Даже не читавшие очерки Гиляровского столичные уголовники знали и уважали писателя.
Когда он переехал жить в Столешников переулок, среди коганов появилась шутливая поговорка: «Столешню не замай, тут гуляет сам Гиляй».
Что ж, возможно, ее произносили шутливо, но, по воспоминаниям ветеранов Московского уголовного розыска, в переулке, пока жил там Владимир Алексеевич, почти не совершалось уличных преступлений.
Необычная экскурсия
Константин Сергеевич Станиславский в книге «Моя жизнь в искусстве» рассказал об одном происшествии в дни, когда во МХАТе готовилась постановка пьесы Горького «На дне».
Чтобы воссоздать на сцене правдивые образы и обстановку ночлежки, режиссеры Станиславский, Немирович-Данченко и художник Симов решили отправиться на Хитровку.
Предводителем необычной экскурсии стал знаток «дна» Гиляровский.
В своих очерках писатель тоже вспоминал об этом случае: «Я водил артистов труппы Художественного театра со Станиславским и Немировичем-Данченко во главе по притонам Хитрова рынка, а художника Симов а даже в самые трущобные подземелья Кулаковки, в тайные притоны „Сухого оврага“, которые Симов увековечил в своих прекрасных декорациях».
Обитатели «дна» неприветливо встретили театральных деятелей. Как вспоминал Станиславский, если бы не опыт и находчивость Гиляровского, их экскурсия могла бы закончиться трагически.
Меченый кастет
Но, помимо рассказа прославленного режиссера, существует и воровская версия этого эпизода…
Явились чистенькие господа на хитровскую малину.
И обратился к дяде Гиляю один урка:
— Вошел на хавиру, не спросясь у общества… Какое твое слово на вход?
Усмехнулся Гиляй:
— Вначале свое слово ботай.
И достал урка нож и говорит:
— Вот мое слово — рысак булатный…
Взял и всадил лезвие в бочку.
Снова улыбнулся Гиляй:
— Это еще не рысак, а жеребчик.
Выдернул нож из бочки и согнул лезвие.
Тогда другой урка положил на бочку револьвер.
— А вот мой вороной аргамак…
Расправил Гиляй усы, взял револьвер и согнул ствол. А потом достал из кармана кастет и сказал:
— А вот и мое слово…