Москва, я не люблю тебя
Шрифт:
Мы вваливаемся в прихожую, я закрываю дверь ударом пятки. Чувак будто повисает на капюшоне. Слева от входа кухня. У стола, спиной ко мне, сидит женщина. В одной руке книга, в другой — сигарета. На хлопок входной двери она не оборачивается, кажется, наше появление вообще остается незамеченным.
— Привет, — мямлит чувак откуда-то снизу. — Привет… Све… Света.
— Ты же уехал, — говорит она, не меняя позы.
— Он вернулся, — отвечаю я за него. Услышав незнакомый мужской голос, женщина резко разворачивается всем корпусом, откидывает
— Ой… здрасте. — Она поднимает на меня изумленные глаза цвета бутылочного стекла. Успеваю заметить, что она читает Гинзберга.
— Добрый день, — улыбаюсь, чуть отставляю в сторону дряблый мешок в виде тела ее мужа, демонстрирую пистолет с глушителем.
— А вы, — она делает нервную затяжку, — вы нас грабить, что ли, пришли? Так у нас все ценности сугубо духовные.
— Что вы, — улыбаюсь еще шире, — не грабить, а как бы это поточнее… экспроприировать экспроприированное. Я надеюсь, вы мне в этом поможете. Или придержите подол вашей юбки, леди. Мы отправляемся прямиком в ад.
— Какие у нас грабители пошли начитанные… Гинзберга цитируют. Надо же! — начинает она кокетничать.
— Встань! — возвращаю в голос немного стали.
— Зачем вы хамите! — Она слегка взвизгивает. Видимо, вспоминает, что женское очарование выигрывает войны и берет города. Но это не моя война и давно уже не мой город.
— Встань! — Стреляю в чашки, расписанные флористикой, горкой стоящие на полке выше ее головы. Чашки разлетаются вдребезги. Света вскакивает.
— Это «Кузнецов»… бабушкин, — шепчет она.
— У бабушки был хороший вкус и возможности. Отойди к окну. — Света послушно отходит и встает, опершись на широкий подоконник. — Пошли, — скручиваю запястье и волоку Дениску на кухню. Бросаю его на пол. Он садится, как плюшевый медведь, раскинув в стороны руки и ноги. Сажусь за стол. Делаю глоток не самого лучшего кофе из тонкостенной чашки. Судя по желтым разводам, любимой и давно используемой. Кидаю чашку в раковину. Денис со Светой провожают ее полет и последующее превращение в груду битого фарфора.
— Послушай меня, — смотрю не мигая на растекшегося по полу Дениса. — Вряд ли ты любишь свою жену, поэтому ее смерть — плохой аргумент для допроса. Если ты не ответишь, куда дел деньги, я последовательно прострелю ей колени. (Услышав это, Света машинально одергивает халат, будто его ткань способна защитить ноги ниже бедра). Она останется инвалидом, а ты как интеллигентный человек вынужден будешь за ней ухаживать до конца жизни. Первая операция пройдет в ЦИТО, неудачно. Потом еще одна, потом друзья порекомендуют тебе Мюнхен. Возможно, ты продашь квартиру, вы переедете в Клин, где твоя Света будет проклинать тебя, прикованная к постели. Проклинать до конца жизни. Тебе это нужно? Поэтому просто скажи, где деньги?
— У меня их
— Это неправильная версия, — навожу ствол на левое колено Светы. Достаточно красивое, следует отметить. Не заплывшее жиром.
— Он их на стройке потерял! — начинает истерить она. — Когда кислоты обожрался с этим своим дегенератом Сашей! С театроведом своим недоделанным!
— Замолчи, пожалуйста, — повышает голос Денис. — Вы понимаете… я эти деньги… одним словом… они сами…
— Хватить мямлить, идиот! — рявкаю на него. — Они сами, ногами ушли? Какая стройка?! Какая кислота?! Ну! Быстро! — привстаю, наотмашь бью его открытой ладонью по затылку.
— Я случайно открыл чемодан, понимаете? Увидел, что там деньги, а у меня кино, ну, вы же знаете! Потом Санька ЛСД принес, мы встретились… — тараторит он.
— У него кино, знаете? Уже семь лет он снимает кино! Артхаус! На который он ищет инвестора, вместо того чтобы в тридцать пять лет заняться наконец тем, что приносит хоть какой-то доход! Фассбиндер ты наш! — верещит Света.
— Заткнись! — кричит на нее Денис. — Не слушайте ее, я вас умоляю!
— Он инфантильный ребенок, понимаете? Он слишком хорошо образован, чтобы идти на работу, и я с ним уже… — продолжает она.
— Заткнись! — Лицо Дениса перекашивается злобой. — Ты ни черта в этом не понимаешь, номенклатурная дочка!
Я достаю зайчика, подношу к носу. Втягиваю ноздрями аромат лаванды. Химическая нота напоминает мне про скотч.
— Мы сожрали ЛСД, я поехал домой. В самом деле, я не хотел! — Он морщится и дергает веком, будто его иглой укололи в глаз. — Честно, я не хотел их красть… то есть хотел… но на самом деле я хотел снять на них кино. На эти деньги. Знаете, у меня сценарий, это… это мечта…
— Это совершенно идиотская мечта! — снова встревает Света. — Отгородиться от мира ширмой собственного снобизма, забыть о том, что ты женат, забыть о том, что ты взрослый мужчина наконец!
— Заткнись!
— Он даже деньги украсть не смог, вы понимаете? Миллион долларов, чеченских или дагестанских. Кстати, чьи они?
— Какая теперь разница? — взвывает Денис.
— Миллион долларов, которые он хотел потратить на кино! Вы можете себе представить? Вместо того чтобы сбежать отсюда, свалить ко всем чертям на первом самолете, в Европу! Родить там детей, жить… Он готов просрать миллион долларов на свою бездарную мечту!
— Что?! — орет Денис. — Бездарную?! Да как ты… как ты смеешь так говорить о том, в чем…
— Смею!!!
— Заткнись!
— Заткнитесь вы оба! — кричу я, лихорадочно убирая зайчика в карман. — Молчать!
— Да что вы себе позволяете?! — Света делает шаг вперед, растопырив пальцы на руках. Я встаю, двигаю ей прямой в лоб, она беззвучно падает на пол, рядом с Денисом.
— Она… Вы ее убили? — Он принимается щупать ей пульс, хотя очевидно, что делать этого не умеет. — Света! Светочка! Вы убили ее?