Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)
Шрифт:
Здесь, в Наро-Фоминске, дивизия много лет жила и училась, отсюда дважды в году отправлялась в Москву, чтобы "горя огнем, сверкая блеском стали" принять участие в парадах на Красной площади. И отсюда же дивизия в полдень 22 июня была поднята по боевой тревоге. В кинотеатре полкового клуба прервали сеанс — показывали фильм "Если завтра война".
Командир 175-го стрелкового полка Нерсес Парсиевич Балоян не мог знать в пять часов утра 1 декабря, чем порожден яростный огневой шквал противника и мощные огневые удары по позициям полка. Не мог знать, что "человек железной воли" фельдмаршал Клюге предпринял атаку с можайского рубежа в стык наших 5-й (генерал Говоров) и 33-й (генерал Ефремов) армий, чтобы, оседлав Минское и Можайское шоссе, кратчайшими путями вырваться к западным предместьям и пригородам Москвы. По расчетам фельдмаршала фон Бока, русские ослабили на этом участке фронта боевые позиции, усилив за счет центра свои фланги. Фон Бок полагал,
"Сопротивление противника достигло своей кульминационной точки. В его распоряжении нет больше никаких новых сил".
В этот самый день, 1 декабря, ведомство Геббельса предупредило редакции газет — оставить в очередных номерах пустые места для сообщения о поражении большевиков и захвате Кремля…
— Оборона дивизии на рубеже Наро-Фоминска была обойдена с обоих флангов, наш 175-й полк оказался в тактическом мешке, — вспоминал спустя тридцать лет командир полка Нерсес Парсиевич Балоян. — Прорвав оборону на участках наших соседей, противник ввел в бой 3-ю моторизованную Бранденбургскую дивизию, прибывшую из резерва. Немцы просочились в тылы нашего полка. Вся проводная связь вышла из строя. Рации комбатов и соседей на вызовы не отвечали. Посыльные не вернулись. Я оказался в окружении на своем наблюдательном пункте, на чердаке Дома офицера. Немцы установили ручной пулемет возле угла дома, метрах в двадцати пяти, простреливали наш парадный подъезд. Через окно первого этажа я дал очередь, и пулемет замолк. Ловкий сын полка Гавруша притащил трофейный пулемет и открыл огонь. Медсестра Елена Ковальчук устроила в подвале перевязочный пункт, она же по-матерински ухаживала за прибившимися к полку ребятами. Ротный повар кормил и нескольких беспризорных сирот, подобранных на окраине Наро-Фоминска. Старшим среди них был двенадцатилетний Гавруша, на год младше — Витя Кусакин. К тому времени, как застучал пулемет Гавруши, немцы просочились в наши тылы. В стычках участвовали связисты, саперы, химики, повара, санитары, кладовщики, ездовые. Я спустился с чердака, расставил их всех и легкораненых у дверей, окон первого этажа, вооружил их. На быструю помощь не рассчитывал, все подходы к дому противник блокировал. Шла ожесточенная перестрелка у наших блиндажей, землянок, захваченных противником. Когда стемнело, немцы по отблескам из топки увидели нашу полевую кухню и пытались ее захватить. Я попросил Витю Кусакина незаметно доползти до кухни и передать приказ: вылить в снег солдатские щи и выбросить пшенную кашу с мясом. Витя прополз, пробежал между сугробами, передал приказ и вернулся. Оценив обстановку, я решил вызвать огонь на себя: положение критическое. Мы спустились в подвал. После сильного обстрела нашими батареями дома я предпринял контратаку. Кто же сражался рядом? Четыре автоматчика из моей охраны, группа санитаров, пять легкораненых. К нам присоединился комбат Большенков с тремя бойцами. В этот решающий час подоспели на помощь отважные автоматчики Павел Бирюков и Николай Минеев. Оба в возрасте, участники гражданской войны. Бирюков, пожалуй, постарше. Уже потом узнал, что в 1917 году он воевал в Красной гвардии, выбивал белогвардейцев из Кремля. В октябре оба по призыву Московского комитета ВКП(б) добровольно вступили в коммунистический отряд. Вскоре их направили к нам в дивизию.
После напряженного боя Дом офицеров вызволили из блокады…
Майор Балоян назавтра узнал, что силами двух армий врагу нанесен сокрушительный удар. Не удалась попытка перерезать Минское шоссе, враг выбит из деревни Акулово в пяти километрах от шоссе, выбит из деревни Юшково, не удалось врагу овладеть Апрелевкой, что угрожало бы командному пункту Западного фронта в Перхушкове. Восстановлена прежняя линия обороны 1-й гвардейской мотострелковой дивизии, бывшей Пролетарской.
Полк Балояна был лишь одним из полков 5-й и 33-й армий, чьими героическими усилиями и жертвами Можайское, Минское и Киевское шоссе — кратчайшие дороги на Москву — стали непроезжими и непроходимыми для противника…
Через несколько дней операторы кинохроники пробрались к Дому офицеров в Наро-Фоминске — крыша в жестяных лохмотьях, окна выбиты. Кинооператоры засняли поле боя, с трупами немцев на снегу, трофейные танки, цуг-машины, пушки. Для многих уроженцев Бранденбурга этот бой оказался первым и по-следним. Мертвецов закопали в ходах сообщения и в траншеях, а для бойцов Балояна в мерзлой земле вырыли новые окопы [9] .
В тот самый день, когда гвардейцы Белобородова выбили взвод немцев, засевших в деревеньке Дедово, положение на фронте крайне обострилось. Г. К. Жуков был прав, возражая Верховному Главнокомандующему: "Покидать штаб фронта в такой напряженной обстановке вряд ли осмотрительно".
9
Много
Противник нанес сильный и неожиданный удар, глубоко вклинился на стыке 5-й и 33-й армий с намерением перерезать Минское шоссе. Немцы захватили деревни Петровское, Юшково и Бурцево. В боях за деревню Акулово снова отличилась сибирская дивизия Полосухина. В беседе с корреспондентом "Правды" командующий 5-й армией генерал Л. А. Говоров рассказал об этих боях: "Фашистские танки вышли непосредственно на командный пункт Полосухина, но полковник и бывшие с ним командиры не растерялись: оставаясь на своем командном пункте, продолжали руководить боем и организовали отпор врагу. Они ушли от опасности быть раздавленными гусеницами танков только тогда, когда получили на это мое разрешение и оборудовали новый командный пункт. Один из полков дрался одновременно фронтом на запад и на восток и не позволил противнику расширить фронт прорыва. На пути германских танков был создан протяженностью в полкилометра барьер из сена, соломы, хвороста и других горючих предметов и материалов. Его подожгли, образовался сплошной огневой вал, пламя высотою до 2.5 метра бушевало два часа. Встретив на своем пути сплошную стену огня, танки повернули и подставили таким образом свои бока под выстрелы наших противотанковых орудий. Из 40 вражеских машин 25 остались на месте".
Попытку пробиться к Москве кратчайшим путем вдоль Минского шоссе можно уподобить отчаянному прыжку смертельно раненного хищного зверя…
Противник оказался в непосредственной близости к штабу Западного фронта в Перхушкове; командующий фронтом не хотел отходить к Москве, демонстрируя большую меру стойкости и смелости.
"Довольно большая группа противника, — вспоминал Г. К. Жуков, — видимо, усиленный полк, прорвалась к штабу фронта, и в березовом лесу, где мы располагались, завязался бой. В нем приняли участие полк охраны и штабные офицеры. Немцы были разбиты и отброшены. Это был единственный случай, но он говорит, в какой обстановке приходилось в то время штабам работать".
Нетрудно представить себе, какую нечеловеческую нагрузку несли наши военачальники, работники Генерального штаба в дни, когда гитлеровцы рвались к Москве и когда одновременно разрабатывался план контрнаступления.
"Да, то были тяжелые времена. Врагу иногда удавалось нанести то или иное частное поражение войскам армий Западного фронта. Греха таить не буду, были моменты, когда замирало сердце в ожидании развязки ожесточенных битв, но я не помню, чтобы возникали моменты неверия в стойкость наших войск.
На последнем этапе оборонительного сражения, 25.XI — 5.XII, я не спал одиннадцать суток, будучи в чрезвычайно нервном напряжении, но зато, когда наши богатыри погнали врага от Москвы, я свалился и проспал более двух суток подряд, просыпаясь только для того, чтобы узнать, как развивается контрнаступление. Даже Сталин и тот не разрешал меня будить, когда звонил по телефону" (Г. К. Жуков).
Сестра милосердия
Вскоре после того как Елена Ковальчук вернулась из госпиталя в Лефортове, полковые разведчики получили задание достать "языка". Пятнадцать добровольцев готовились к ночной вылазке; надели белые халаты, получили запасные диски к автоматам и гранаты.
Командир 175-го полка 1-й гвардейской мотострелковой дивизии майор Балоян давал последние наставления разведчикам, а рядом с ними стояла Ковальчук.
— Мені теж треба в разведку, — заявила она Балаяну.
— Ты знаешь, куда идут?
— А як же!
— В тыл к немцам.
— А коли в разведке кого ранит? Кто допоможе?
Ковальчук выдали белый халат, автомат, и она принялась набивать санитарную сумку перевязочным материалом…
Вылазка оказалась безуспешной. "Языка" добыть не удалось. На обратном пути немцы при свете ракет обнаружили разведчиков и открыли сильный огонь. Командир разведывательной группы прикрывал отход, шел последним, и Ковальчук не теряла его из виду.
Командира тяжело ранило, осталась с ним. Оба лежали ничком в белых халатах среди убитых.
Она упрятала волосы под ушанку, флягу подсунула под себя, уткнулась лидом в снег и притворилась мертвой. Халат ее был в крови — след перевязок. Командир лежал без сознания.
Совсем близко прошла группа немцев. Солдат мимоходом пнул Елену в бок сапогом, она не застонала, не шевельнулась. Рядом валялись на снегу ее перчатки. И как только немец приметил их, ведь еще не развиднелось. Он подобрал перчатки и поспешил вдогонку за своими.