Москва. Близко к сердцу (Страницы героической защиты города-героя 1941—1942)
Шрифт:
"К вечеру 24 ноября мы прибыли в деревню Пешки, — читаем в мемуарах маршала. — Начался артиллерийско-минометный обстрел. Один снаряд угодил в наш дом, пробил стену, но, к счастью, не разорвался. Вбежавший офицер доложил, что гитлеровские танки вошли в деревню по шоссе, а автоматчики двигаются по сторонам, обстреливая дома.
В такую переделку мы еще не попадали. Наши машины были оставлены на краю деревни. Надо было немедленно добраться туда. На улице над нами со свистом проносились снаряды. Они шлепались о землю или ударяли в постройки и заборы, но не разрывались. Это
В этот критический момент командарма вызвали к телефону. Как рассказывает В. Кардашов в книге "Рокоссовский", командующий Западным фронтом Жуков "потребовал от командарма немедленного перехода в наступление на Солнечногорск. В ответ на возражения Рокоссовского, считавшего, что в сложившейся обстановке и с теми ограниченными силами, которые находились в его распоряжении, наступление обречено на неудачу, а потому лучше бы придерживаться обороны, командующий фронтом повысил тон, и на Рокоссовского посыпались упреки. Присутствовавшие при разговоре видели, как побледнел Рокоссовский".
Подобные инциденты не были редкостью в те дни. Впоследствии Рокоссовский писал:
"Не только мы, но и весь Западный фронт переживал крайне трудные дни. И мне была понятна некоторая нервозность и горячность наших непосредственных руководителей. Но необходимым достоинством всякого начальника является его выдержка, спокойствие и уважение к подчиненным. На войне же в особенности. Поверьте старому солдату: человеку в бою нет ничего дороже сознания, что ему доверяют, в его силы верят, на него надеются…
Высокая требовательность — необходимая и важнейшая черта военачальника. Но железная воля у него всегда должна сочетаться с чуткостью к подчиненным, умением опираться на их ум и инициативу".
"Разомкнувшись слегка, чтобы видеть друг друга, — вспоминал К. К. Рокоссовский, — а собралось нас человек 12–14, мы стали пробираться к оврагу в конце деревни. Это удалось сделать без потерь. Затем перебрались через овраг и осторожно приблизились к шоссе. Там мы нашли свои машины — водители не бросили нас в беде. Убедившись, что, блуждая под носом у противника, мы пользы никакой не принесем, мы решили сразу направиться в штаб армии и оттуда управлять войсками…"
Летом в боях восточнее Ярцева, на Смоленщине, все, кто воевал рядом с Рокоссовским, нередко любовались его уверенностью и мудрым спокойствием. Спустя годы он написал: "Я не сторонник ненужной напускной бравады, как и бесцельной храбрости-рисовки. Это нехорошо. Это ниже правил поведения командира. Но порою нужно быть выше правил". В конце ноября Рокоссовскому иногда приходилось бывать "выше правил".
После того как 1-я гвардейская танковая бригада отошла в ночь на 26 ноября на восточный берег Истры, Катуков попросил Военный совет армии предоставить бригаде 2–3 дня, чтобы привести в порядок материальную часть. И той же ночью получил ответ: "Обстановка сейчас такая, что не приходится думать о передышках, формированиях и т. п. Сейчас ценность представляет каждый отдельный боец, если он вооружен. Деритесь до последнего танка и красноармейца.
Да, обстановка потребовала от командира такой строгости и сверхтребовательности, какие не укладывались в обычные правила его поведения.
Командный пункт Белобородова находился на западной окраине Дедовска в помещении сельмага. По соседству высилась давно остывшая труба прядильно-ткацкой фабрики. На каждый разрыв снаряда дом отзывался дребезжанием уцелевших стекол.
Рано утром мне посчастливилось привезти в 78-ю стрелковую дивизию радостную новость: дивизия стала девятой гвардейской, а полковнику Белобородову присвоено звание генерал-майора. "Красноармейская правда" еще печаталась, когда я в конце ночи захватил с собой влажный оттиск первой полосы газеты.
Афанасий Павлантьевич Белобородов, черноволосый, широкоскулый, плечистый, взял в руки оттиск, остро пахнущий типографской краской, и медленно перечитал приказ № 342 наркома обороны. Комиссар Бронников читал через плечо комдива.
— Гвардейцы! И Ленин на знамени… Такая честь, — на лице смешались счастливое волнение и озабоченность. — А мы ночью снова отошли на новый рубеж…
И в штабе дивизии, и в полку, и в ротах М. В. Бронникова, начальника политотдела М. М. Вавилова, комиссара полка Д. С. Кондратенко и других образцовых политработников бойцы любовно называли "наш комиссар".
"Наш комиссар, — вспоминал А. П. Белобородов, — это тот, кто делит с тобой все радости и горести, кто ведет за собой словом и делом, кто может и всегда бывает таким, каким мечтаешь быть ты сам. Он, сидя с тобой рядом под осенним дождем, умеет отказаться от глотка спиртного. В зимнюю стужу он сбросит с себя полушубок, чтобы согреть раненого. Он первым подымет залегший батальон и последним остается у пулемета, прикрывая отход. Словом, комиссар — это тот, с кого ты берешь пример и в мирных буднях, и здесь, на войне"…
В то утро командир новорожденной гвардейской дивизии как бы обрел новый запас сил, новую решимость, почувствовал новую ответственность. Заряд его энергии передавался всем, кто находился рядом.
Фашисты наращивали силу ударов, и бои в те дни достигли крайнего напряжения. В Нефедьеве шел бой за каждую избу.
— Понимаете, браточки? — устало, но твердо сказал комдив, стоя в заснеженном окопе на околице деревни, наполовину захваченной противником. — Ну некуда нам отступать! Нет такой земли, куда мы можем отойти, чтобы нам не стыдно было смотреть в глаза русским людям…
Дивизия Белобородова ни разу не отступила без приказа, а отступая, не потеряла ни одного орудия. Все от комдива до рядового бойца были полны решимости до последнего вздоха отстаивать каждую пядь русской земли.
Со дня прибытия на фронт дивизия Белобородова вела очень тяжелые бои. Пришлось скрестить оружие с моторизованной дивизией СС "Рейх". После войны обнародовано донесение ее штаба, там отмечалось: "Бои в последние дни были самыми тяжелыми и кровопролитными за все время восточной кампании".