Мост через Жальпе (Новеллы и повести)
Шрифт:
— Что кому рассказывать, бросим жребий.
— Договорились.
Легко договорились — могли договориться невесть о чем: будущая встреча, казалось, ждала их через несколько столетий.
Сейчас Бронюс встает, идет по тропинке, наклоняется, берет два камешка — один черный, другой белый.
— Бронюс, почему ты не в форме?
— А ты тоже не… Вам, грамотеям, тоже могли бы выдать. По известному творческому методу. Помнишь, ты писал такое сочинение в одиннадцатом классе.
— О форме?
— О творческом методе.
— А как же, писал. Оба мы писали с Юргисом. Учительница прочитала и сказала, что
— Те, кто от земли выходят в люди, чаще бывают практиками… Одно слово, кроты…
— Прекратить разговор!..
Бронюс замолк. Над головами пролетело пять самолетов, черные тени шмыгнули по кустам орешника. Самолеты улетели к станции, к мосту через речку Шешувис.
— Винцас! Этот мост через Шешувис напоминает мне один мост в Праге. Довелось бывать?
— Нет.
— Так вот. Очень напоминает. Даже толком не знаю чем… — Бронюс замолчал, задумался. — А ну его…
— Тебе тянуть?
— Тебе.
— Тебе, Винцас. Черный — рассказываешь самую печальную историю, белый — самую веселую.
— Жутковато, Бронюс.
— А ты закрой глаза…
Винцас нашарил на ладони Бронюса два камешка.
— Тяни.
Открыв глаза, Винцас увидел в своей руке белый камешек. Бронюс замолк. По его лицу мелькнула тень.
— Начнем с веселенького, Винцас. Рассказывай, а я повешу уши на гвоздь внимания.
Бронюс растянулся на спине и стал глядеть на белое облако, медленно ползущее по небу.
— Когда о чем-нибудь условливаешься, никогда до конца не представляешь себе, что трудно будет выполнить уговор. Как теперь выбрать самый веселый день или час, или какой-нибудь случай? Из трех десятков лет?
— Есть из чего выбирать!.. Обещал.
— Да такого почти не было. Все перемешалось — и радости, и печали.
— Отберешь, Винцас.
— Все время думал, пока сюда ехал.
— А когда под койкой лежал, тоже думал?
— А как же! Думал…
— И я. А говоришь, трудно выбирать. Сам видишь, тот вечер мы почему-то оба выбрали.
— Дни юности — ярче. Погоди, сейчас расскажу.
— Рассказывай, Винцас.
— Хорошо, Бронюс. Только коротко.
— Конечно, новеллу, не роман же.
— Тот день был связан с одним происшествием, о котором ты, без сомнения, слышал. Было это уже давно. Со дня нашего расставания до него ближе, чем от сегодняшней встречи. Я был уже женат, у нас была пятилетняя дочка. Тебе-то, может, и не совсем понятна штатская жизнь, но поверь — перебивались с трудом, без своей квартиры, снимали комнату…
— В Вильнюсе?
— Ну да.
На пятый год нашей совместной жизни у жены выпало свободное лето — умаялась она за эти годы — все ездила и ездила к своей матери, которая растила нашу дочурку.
— А кто твоя жена по профессии?
— Филолог.
Так вот: в то лето купила она путевку, не какую-нибудь шикарную, а обыкновенную туристическую — очень хотела съездить на юг, к Черному морю, там жила, выйдя замуж, одна девчонка с нашего курса, близкая подруга жены. Путешествие было коротким, я получил только одну открытку и потом телеграмму, в которой жена сообщала, каким рейсом прилетает. Ты меня с детства знаешь — я не слушком привязчив к людям, вся моя жизнь составлена как бы из пунктиров, но в тот раз, когда я пожил один, на меня накатил приступ доброты,
На аэродром приехали загодя, людей было много, вскоре узнали, что и наш самолет ожидают многие. Настало время прилета, прошло полчаса, час, люди встревожились, стали кидаться к окошкам, расспрашивать, но ответ был один: не вылетел по метеоусловиям. Наконец сообщили, что самолет прибудет только завтра около двенадцати. Мы вернулись домой…
— Погоди, по-моему, ты вытянул самое веселое событие.
— Так оно и есть, Бронюс.
— Ладно. Валяй дальше…
— Слушай.
Так вот — мы вернулись, я снял скатерть с нашего пиршественного стола, велел девочке поесть, но она плакала и говорила, что не будет есть, пока не приедет мамочка. Так и заснула. Назавтра с самого утра толпа запрудила аэродром — страшные известия загадочным образом передаются по воздуху. Вскоре сообщили, что вчера самолет, едва взлетев с южного аэродрома, врезался в землю.
Бронюс повернулся к Винцасу.
Эту весть, само собой, сообщили потихоньку, почти тайком; собрали нас всех, ждавших этого рейса, вместе и сказали, что завтра с утра родных и близких — не более, чем по два человека — доставят туда на специальном самолете специальным рейсом. Я решил полететь один, без девочки, но когда сказал ей, она так зарыдала, что я решил взять ее с собой. Пускай все увидит сама.
Назавтра мы ждали самолет, у всех уже собрали паспорта. Вышли из здания аэровокзала, были уже у выхода на взлетную полосу, и тогда, Бронюс, случилось чудо, какого никогда больше не случится. Наверное. Понимаешь — я почувствовал, как знакомые пальцы коснулись моего плеча, и в тот же самый миг девочка взвизгнула: «Мамочка!..»
Да, Бронюс, это была моя жена.
— Чертовщина! — сказал Бронюс.
— Точно, Бронюс. Это была моя жена и мать моей дочки. Лоб заклеен пластырем, правая рука — на перевязи.
Словно оцепенев, мы пятились от выхода, в это время кто-то что-то пронюхал, понял, через все здание аэровокзала к нам уже бежал фотограф в белых штанах, подскочив, щелкнул. «Убью!» — в ярости крикнул я ему, а жена отвернулась и глядела через распахнутую дверь на людей, которые, ссутулясь, брели через поле к самолету.
Разве это не было величайшим счастьем, величайшим чудом в моей жизни, в жизни всей нашей семьи, Бронюс? И невыносимым бременем тоже — когда надо радоваться и плакать одновременно. Пусть это не прозвучит напыщенно: с того раза, на что-нибудь решаясь, я молча советуюсь с теми, которые погибли возле того аэродрома, и с теми, которые тогда молча брели к самолету, чтобы улететь к братской могиле.
— Довольно!.. Говори лучше, как все случилось? Засиделась у этой своей подруги?
— В общем, да; она собиралась лететь со всеми, но пришлось остаться, поскольку таксист в спешке зацепил за грузовик, ничего страшного, только в аэропорт жена уже не успела. На всякий случай она заранее предупредила руководителя экскурсии, чтобы ее не ждали. Из больницы, где ей сделали перевязку, в аэропорт жена приехала в тот миг, когда все уже кончилось.