Мост через Жальпе (Новеллы и повести)
Шрифт:
Уже можно сворачивать, и тут опять следует нажать на сигнал, потом, уже въехав во двор, посигналить погромче, на всю катушку, поскольку и по телефону, и в письменном виде имеются жалобы, что часто нельзя расслышать сигнал; понимай, народ тоже бывает разный — попадаются и тугие на ухо. Затормозил, рука автоматически нажимает на сигнал, в задке автомобиля слышен грохот; разносортный мусор, самые тайные вещи лезут во внутренности машины; сжатые железными лапами, они тут же теряют форму. Теперь можно так же автоматически развернуть газету и, пока сбегутся из этих клетушек люди, даже почитать, установлено определенное время ожидания, вот Тадеушас и читает начатую в предыдущих дворах статью о жизни и литературе. Что и говорить — Тадеушас любил читать книги и то, что о книгах пишут, это могут подтвердить все его знакомые; особенно нравилось ему чтение в детстве, когда, вывихнув
— Тадзю, иди побегай во дворе или куда-нибудь к приятелю, у меня тут будет разговор…
Тадзю знал или догадывался, что это будет за разговор. Однажды он, как в известном рассказе об «Умном Йонюкасе», предложил им, то есть матери, которую звали Фелей, или Фелицией, и тому другому идти погулять и поговорить на дворе, однако все-таки струхнул и повиновался, а когда спустя некоторое время вернулся, то увидел, что Феля лежит и читает книгу. Любопытным было отношение Фели к жизни. Она приговаривала: «Сперва надо жить, а потом проверять по писаному…» По писаному в большинстве случаев значило по книгам.
Теперь — к делу, а то времени у нас в обрез: транспортер уже остановился, спрессовав в один комок вещички людей таких разных, совсем не похожих друг на друга характерами, судьбой и т. д. Тадеушасу теперь положено выбраться из кабины и подойти к задку машины, чтобы поработать особыми вилами, однако — черт возьми! — на сей раз никто и не собирался выносить мусор! Тадеушас вспомнил, что в обед было очень много народу, может, сейчас у них ничего и не осталось, поэтому снова уткнулся в газету. Черт возьми, все-таки приятно быть простым человеком, с материнским молоком впитавшим любовь к книге! Вот: «Наши писатели обязаны находиться в самой гуще жизни, среди трудящегося, созидающего народа. Не какие-нибудь интеллигентские салонные бредни нужны трудовому человеку, а его повседневность, смысл его будничного труда». В точку! В конце концов, пусть посидит какой-нибудь писатель на месте Тадеушаса, а Тадеушас в это время почитает книжонки, пускай поживет он в полуподвале Тадеушаса, любуясь голыми ногами баб — из полуподвала-то ничего больше и не видать, — может, тогда и напишет по-людски. А теперь — денег куры не клюют, все им в ножки кланяются, только между собой они грызутся, как собаки. Будто из-за кости, не иначе… Да не из-за простой — из-за слоновой кости… Тадеушас хохочет, он ничуть не сердится на этих бедолаг писателей, наоборот — все же приятно, что и этих, так называемых великих людей тузят, как его, Тадеушаса. Такое сладостное чувство солидарности охватывает Тадеушаса, что, подвернись тут какой-нибудь писатель, Тадеушас даже расцеловал бы его или наговорил кучу красивых слов.
А этот его единственный писатель из большого дома как нарочно тоже носу не кажет, не произвел никакого мусора. Почему его все время прижимают, долбают в газетах и книгах, он ведь и без того уже живой упрек — глаз у Тадеушаса наметанный, он, пожалуй, и сам смог бы писать, если бы кто-нибудь натаскал его, где ставить запятые. С другой стороны, один башковитый знакомый Тадеушаса, работающий не то в издательстве, не то в читальне, как-то сказал, что писатели тоже не знают, где ставить запятые, что запятые им расставляют редакторы. О том, что у этого писателя дела неважнецкие, Тадеушас может точно определить по его мусору!
Эх, оставим до поры до времени в покое этого писателя, лучше потолкуем об аспиранте Аг… Зачем нам его фамилия — аспирант, и все тут. Он тоже живет в этом доме, этакий бодрячок в полосатом костюмчике, чернявый, весь такой румяненький, волосы сзади как-то… ну, как тут сказать, ну, ну — символически подстрижены… Вот и ляпнул невесть что, по-бабьи! Причем тут прическа? Стрижка, как у всех… Ну, как у тех, которые рангом выше, ну… Лучше давайте посмотрим, что он бросает в мусорную корзину! Не обязательно он сам — его жена или теща. Ничего особенного, конечно, нет — несколько раз глаз Тадеушаса засек переписанные на машинке страницы — знай, цитата за цитатой, постановление за постановлением… И что ж тут такого? Ничего тут такого, попадаются ведь и совсем молодые люди, пишущие диссертации, попадаются умеющие писать и — знающие, что писать. Тадеушас может поручиться, что это страницы диссертации аспиранта Аг… И что греха таить, весь мусор этого аспиранта —
Аспирант! Даже разговаривают они по-разному. Юный диссертант (говорят, у него неплохая службишка) подходит к мусоровозу непринужденно, энергично, именно как к мусору, глядя вперед и помахивая рукой отпрыску, глядящему из окна — из самой Японии недавно его знакомый доставил этому отпрыску пестрые шмотки, и с того дня бабушка выводит отпрыска во двор по нескольку раз в день, — и здоровается он весело, кажется, вот-вот потреплет Тадеушаса по плечу.
— Привет! Как дела?
— Ничего, — отвечал обычно Тадеушас. — Ничего. Все по-старому. Мусору хватает.
— Как это ничего? Не может быть! — энергично возражал аспирант. — Зачем так скромничать? Каждый день приносит нам что-то новое, каждый день, любезный! Только мы разучились замечать. Такие темпы!..
— А черт их знает… — бормотал Тадеушас.
Приятно, надо полагать, жилось аспиранту! Тадеушас только головой покачивал — не станешь ведь распространяться возле неблаговидно пахнущего задка автомобиля, однако слова аспиранта все равно вселяли в него бодрость, или как это еще сказать. Тадеушас как-то читал в книгах — в солидных книгах: если желаешь чего-то добиться, должен навязать свою волю. Есть, правда, и другой выход: повиноваться чьей-то воле. Но ведь это не ахти какой выход, это не достижение, а поражение! А что может навязать известный Тадеушасу писатель? Бредет мимо, буркнет «добрый вечер», да так, что едва расслышишь — робко выковыривает свой мусорок сам, весь перекрученный, кислый, лоб сморщенный, можно подумать, черт-те что на уме, потом бредет обратно, потупив глаза, задница на штанах залатанная — нынче модно подлатать себе задницу, особенно среди художников, однако Тадеушас понимает, что здесь, как в том старом итальянском фильме — все гораздо смешнее, чем мы думаем… Этому писателю нечаянно мода помогла… Нет худа без добра.
Оля-ля! Просидел Тадеушас в кабине целых семь минут, и никто не принес ни бумажонки. Перед другим — тоже немаленьким домом — не было ни души. Взбесились! — рассмеялся Тадеушас, а тут понемножку, скромно и скупо можем начать смеяться и мы, поскольку и впрямь все гораздо смешнее, чем полагает Тадеушас, эта книжная крыса. Перед вторым домом, продолжая читать статью, Тадеушас так и не дождался ни одного человека, перед третьим тоже. Во всех домах он не получил ни крупицы мусора. На свалку автомобиль он гнал на большой скорости; покамест ему было приятно, забрезжила надежда: полегчала бы работа, если бы поубавилось мусора! Сильно полегчала бы, а начальству можно ничего и не говорить.
Вечером, вернувшись в полуподвал, в котором он жил бобылем, — в этом, пожалуй, тоже виноваты книги, испортили они жизнь не одному человеку, — Тадеушас умылся, закусил и повалился на кровать, а потом до поздней ночи читал книгу, в которой описывали одного чокнутого японского учителя, ловившего всяких насекомых, а потом долго жившего с девкой в песчаной яме. Вот чертовщина — почему именно в песчаной яме? Еще стрельнет кому в голову сочинить книгу о жизни в мусорной яме, а то и на мусорной куче!
На следующее утро опять началась работа, и опять двадцать пять — никакого мусора эти гады-жильцы не вынесли. Когда большинство водителей мусоровозов вернулось в гараж, Тадеушас ходил от одного к другому и с безразличным видом спрашивал:
— Ну, как у тебя?
— Что?
— Как дела?
— Придурок! Какие тут еще дела? Разве когда-нибудь этой дряни мало было? Добра ищи-свищи, а этой вони…
— Так вот, и я говорю… — робко лепетал Тадеушас, червячок уже зашевелился где-то под ребром, вонзился противными зубами.