Мост через Жальпе (Новеллы и повести)
Шрифт:
— Я слышал об этом случае.
— Всюду о нем говорили.
— Нет, но я слышал, что одна женщина спаслась… Только уже не помню, каким образом. Когда это было?
— Восемнадцать лет назад.
— Совсем не веселая твоя история.
— Говорил же, что все идет вместе. Поверь: и меня, и жену, и дочку это редчайшее событие заставило почувствовать… Пожалуй, вкус жизни.
— Верю. Вижу…
Бронюс уставился на противоположный берег реки. Над ним парила большая птица.
— Летит к твоему дому, — сказал Бронюс.
— Бывшему.
— Не
— Нет… Все осталось. Больше, чем было. Тут, — Винцас ткнул пальцем в грудь.
— Сдались нам, Винцас, эти детские обеты! А ну их! — Бронюс встал и по привычке одернул пиджак.
— Теперь твоя очередь. Рассказывай.
— Ладно. Вставай и подойди поближе, лучше сойдем с тропы.
— Зачем это?..
— Иди, иди, всегда ты горазд был кричать!.. Скажу только тебе одному…
Винцас встал, Бронюс подошел к раскидистому орешнику. Говорил он шепотом, волнуясь, говорил очень коротко. Когда кончил, попробовал улыбнуться.
Винцас глядел себе под ноги.
— Вот так-то, Винцас. Щепки мы, и все тут. Овсяная шелуха. Ужас!.. Но знаешь, что хорошо: всегда есть люди, которые — как и ты сам… Хорошо, когда ты не один… Ладно. Твоя история — можно сказать, библейская. Просто трудно себе вообразить, как все колышется, нанизанное на тоненький прутик.
— Твоя пострашнее, Бронюс. Понятная, но и страшная. Как много должен выдержать человек.
— Безымянная высота, Винцас. Помнишь по военной науке? Послушай, черт побери, может ли творчество обладать фундаментом попрочнее того, что дает жизнь? Ведь нет?
— Я тоже так думаю.
— Кстати, Винцас… Скажи… Почему в наших народных песнях так часто упоминается Дунай? Где и когда литовцы эту реку видели?
Винцас внимательно досмотрел Бронюсу в глаза.
— А… Понимаю. Читал. Видели, разумеется, видели — в седой древности. Но это название в песнях стало нарицательным именем реки.
— Это точно? А я и не знал. «По ту сторону Дуная…»
Тридцать лет спустя… Пускаться ли сейчас в пустяковые разговорчики, рассказывать ли, как жили, что видели, что слышали? Странное дело: обоим кажется, что большая часть их жизни минула здесь, возле булыжного шоссе, которое сейчас залито асфальтом.
Откосы реки Бальчя, орешники Бальчи, люди с Бальчи, которых почти уже нет. Из того времени.
Тридцать лет спустя.
Внизу, у того места, где через речку должны быть переброшены мостки, слышен повторяющийся скрип — видно, дерево, какая-нибудь ольшина, трется о бревно мостков, всегда ведь терлось… Скрип-поскрип — медленно, с писком приоткрывается форточка познания.
— Так что, Винцас, поехали? Когда теперь?
— Давай сбавим десятилетия, Бронюс.
— Нет: опять через тридцать! Не перезваниваться, не списываться — в тот же день и тот же час.
— Да пошел ты знаешь куда: тогда будет 2013 год!
— Ну и что? Будет! Или думаешь, что нет?
— Ничего я не думаю… Ты
— Привезет, Винцас… Приехал я последним, поэтому удаляюсь первым. Ты давай немножко задержись.
— Спятил! Давай вместе поедем. Почему я должен оставаться один?
— Так и пойдем, будто барышни, через льняное поле? Знаешь, немножечко грустно, Винцас. Теперь я скажу громкими нашими словами тех времен: не будем компрометировать идею!
— Раз так, ступай.
Бронюс пожимает руку Винцасу, сделав несколько шагов, оборачивается, Винцас подходит к нему. Глядя на тропинку, бегущую по откосу Бальчи, они обнимаются.
Оставшись в одиночестве, Винцас смотрит вниз, на петляющую желтую полоску, какой-то голос приказывает ему спуститься к мосткам, проверить, то ли самое там бревно, что было когда-то, или уже другое переброшено, но ему страшно спускаться вниз, в тень, во мрак. Он остается наверху.
Повернувшись на закат, видит Бронюса — тот уже вышел из льняного поля, шагает бодро, хлопает дверца, Бронюс садится в автомобиль. Словно жук, автомобиль переваливает через выбоины, вздымая пыль.
Тогда идет и Винцас.
До следующего раза, тридцать лет спустя.
ПОЗНАНИЕ
— Не знаю, как по-твоему, но мне кажется, что власти тоже неправильно поступили: раз уж порядок, то порядок. А тут — мужику запрещено ногой ступить, все жена делает. Вот и носится среди всех этих… Погоди, как это она… Может, ты знаешь?
— А ну их, — ответил другой пассажир, не очень-то охотно вступая в разговор и не очень-то охотно глядя в окно, за которым простиралось пустое, какое-то запачканное поле, хотя снега и было много.
— Ты только послушай, я и говорю супруге: кому уж кому, а этому только птичьего молока не хватало. Во — посюда всего! — человек пальцем чиркнул себя по шее. — Надо же было связываться дураку!
— Иному всегда мало, — вяло ответил другой пассажир, посмотрев на своего собеседника, лицо которого было на удивление смуглым. Прислонившись к стене, собеседник просто поблескивал глазами — с таким интересом он разговаривал.
— Это ты в точку сказал: есть люди, которые никогда не нажрутся. Теперь вот кричат: мяса, мяса, а будет мясо, так разве успокоятся? Черт-те чего им подавай!..
— Колбасы захочется… а то еще свет повидать, — снова вставил второй, деланно уставившись на поля за окном — чтоб только этот болтун перестал!
— Окорок ему подавай, или веселый дом!.. — громогласно захохотал первый. — Никогда не насытится…
Так они и ехали дальше, поезд холодным зимним днем увозил их на север через Латвию. Тот, кто не очень был склонен к разговорам, собирался зажмуриться и прикинуться спящим, однако первый не позволил ему даже этого.
— А чем ночью заниматься? — рассмеялся. — Где живете-то?