Мост душ
Шрифт:
— Я повстречала свое первое приведение в Лондоне, — говорит мама Ларе. — Когда я была примерно твоего возраста. Не в Тауэре, или на одном из кладбищ. Я ехала на двухэтажном автобусе.
Я подаюсь вперед, понимая, что никогда не слышала этой истории.
— Он просто сидел там, — продолжает мама, — смотрел в окно, ожидая своей остановки. Он попросил меня нажать на кнопку остановки, и я нажала, а он встал и просто ушел, а я крикнула ему на прощание «хорошего дня». А мой отец лишь посмотрел на меня и спросил, «С кем это ты разговариваешь?»
Мама
— Мальчика там, конечно, не было. Больше я его так и не видела. И с тех пор мне никогда не попадался такой призрак, но это было так волнующе. Словно уголок занавеса, что скрывает совершенно новое для этого мира место, слегка отодвинулся.
Я прикусываю губу, мечтая о том, чтобы когда-нибудь показать ей то, другое место, взять ее с собой через Завесу.
— Вы поэтому пишете книги? — интересуется Лара.
Мама потягивает свой напиток, и немного напевает себе под нос о чем-то задумавшись.
— Знаешь, может быть, так оно и есть. Истории заставляют мир казаться чуточку больше.
Лара кивает и смотрит в тарелку.
— Свое первое приведение я увидела в церкви Святой Марии.
Папа слегка хмурится.
— Это ведь больница, не так ли?
— Да, — оживленно отвечает она, — однажды я очень сильно заболела. Скарлатиной.
Мама прикрывает рукой рот.
— Твои родители, должно быть, очень беспокоились.
Лара поднимает голову, быстро моргая.
— О, да, конечно. — она снова опускает взгляд. — Мне, очевидно, стало лучше, но меня продержали там некоторое время, и однажды ночью я не могла уснуть. Кто-то пел. Довольно громко и в коридоре. Но, как оказалось, никто кроме меня этого не слышал. — она смотрит в пространство с отсутствующим выражением глаз. — Поэтому я поднялась и отправилась на поиски.
— Чтобы отчитать их, — поддразнивает Джейкоб.
Взгляд Лары устремляется на него, но она не прекращает говорить.
— Перед дверью была занавеска, и когда я отодвинула ее, голос зазвучал отчетливее. Поэтому я пошла на него. И я нашла ее за углом, в конце коридора, она смотрела в окно и напевала. В ее руках был ребенок, и сквозь них струился лунный свет, словно большой прожектор, и я могла видеть их насквозь.
Я слегка дрожу. Но Лара лишь выпрямляется и улыбается, и довольно оживленно добавляет.
— Конечно же, я потом поняла, что, должно быть, у меня была лихорадка, и всё это был лишь сон. В конце концов, я была очень больна. Но я так и не смогла забыть ту женщину, и ее пение, и даже ребенка у нее на руках.
За столом воцаряется тишина. В конце концов, Джейкоб нарушает тишину.
— Знаете, я всегда думал, что самая жуткая вещь на свете — это детское пение, но я беру свои слова обратно. Вот это самая жуткая вещь на свете
Мы с Ларой смеемся, а мама с папой смотрят на нас так, словно мы сошли с ума.
После ужина мы возвращаемся через лабиринт садов и ворот, и попадаем обратно в Квартал. Улицы наводнены людьми, и я оглядываю их,
Я всё еще думаю об истории Лары. Знала ли она, что делать? Даже тогда знала ли она, что перешла Завесу, что та женщина была призраком, пойманным духом, ожидающим, что ей помогут найти свет? Тогда она не могла знать, верно? И всё же, было сложно представить версию Лары Чаудхари, которая чего-то не знает. Сложно представить, чтобы она когда-либо была напугана или же сбита с толку.
— Послушай, — говорит мама, обнимая меня за плечи. — Ты это слышишь?
И вдруг я снова на взводе, пальцы так и тянутся к талисману в кармане, пока я слушаю. Я постоянно слышу бормотание Вуали, неясную мелодию из шепота и песен, но чем ближе мы подходим, тем явственнее мотив. Ритм ровный, словно стук сердца или барабана. Лара, папа и Джейкоб тоже его слышат, их головы поворачиваются на звук.
— Что это? — спрашиваю я.
Но мама лишь ослепительно улыбается и говорит:
— Давай выясним.
Она хватает меня за руку, и мы выходим.
Когда я была маленькой, мы с мамой ходили гулять по полям и ласам за нашим домом. Там не было тропинок, или некоего специального курса. Если уж на то пошло, она так часто меняла направление, что было невозможно уследить за ее передвижениями. Мы никогда не уходили далеко от дома, но в то время мир казался таким диким и большим, и я боялась уходить слишком далеко, боясь не найти дорогу назад. А вот маме это нравилось. Она верила, что всё это было частью приключения. Она говорила, что лучший способ найти себя — это позволить себе потеряться.
Сложно заблудиться в сети улиц, но легко потерять друг друга. Я ловлю руку Лары, Джейкоб тоже, а папа следует за нами по пятам, и мы вместе следуем за барабаном и трубой, за дерзким криком рожка и металлическом звоном свистков. Громкость нарастает, словно прилив. Музыка хаотичная, яркая и живая. Она усиливается, когда мы заворачиваем за угол, и внезапно оказываемся лицом к лицу с парадом. Не джазовые похороны, как раньше, нет белых костюмов, нет мрачности церемонии, ни грома, я вижу лишь сверкающие духовые инструменты, блестящие костюмы и скелеты.
Я напрягаюсь, мгновенно насторожившись. Но скелеты лишь вздымаются, словно воздушные змеи на ярко-алых нитях, танцуя в воздухе, челюсти открыты, словно они смеются. Ладонь Лары крепче сжимает мою, но, несмотря ни на что, мне не страшно. В воздухе нет угрозы, или ощущения опасности. Нет пробирающего до костей холода или опустошающего страха. Просто ошеломляющий напор энергии и жизни.
Мы стоим там мгновение, двое родителей, две девочки и призрак, наблюдая за парадом. С каждым шагом, он кажется увеличивается в размерах. Люди присоединяются к нему, кричат и танцуют, процессия превращается в уличную вечеринку.