Мост в прошлое, или Паутина для Черной вдовы
Шрифт:
– Машунь, я пойду до кондитерской прогуляюсь, хорошо?
– Да, сходи, – вяло откликнулась она, глядя в одну точку. – Только… Жень, ты недолго, ладно? Я боюсь одна…
– Не переживай, – он легонько щелкнул ее пальцем по носу и ушел.
Первый день весны в Сибири ничем не отличался от последнего дня зимы – тот же холод, те же замерзшие деревья, гололед и тихий падающий снег. Солнца не было, город казался серым и сюрреалистическим. Женька шел по тротуару, курил и думал, что ему нужно уезжать. И не домой, а туда, к Марине. Он чувствовал, что с ней происходит что-то, что она нуждается в его помощи, и, возможно, не столько в помощи, сколько в нем самом. Хохол всегда чувствовал этот момент.
Выйдя из кондитерской
«Избавляем от нежелательных тату и шрамов». Сам не понимая, зачем, Женька дернул за один из «хвостиков» и опустил бумажку с номером в карман куртки.
Телефон завибрировал в тот момент, когда Хохол рылся во всех карманах в поисках ключей. Он стоял у подъезда и не мог вспомнить, куда засунул связку. Выходило, что он забыл их на диване, когда обувался, а значит, придется звонить в домофон и пугать Машку. А тут еще и собственный телефон… Но когда он вынул трубку и взглянул на дисплей, все сразу куда-то ушло – это была Марина.
– Да! – чуть не задохнувшись от волнения, проговорил Женька в трубку и услышал родной, чуть хрипловатый голос:
– Женя… я так устала быть одна…
Сердце Хохла рванулось из груди, заколотилось так, что, казалось, вот-вот пробьет ребра.
– Котенок, одно твое слово – и завтра утром я буду у тебя.
– Я бы сказала его, это слово, но… ты ведь понимаешь – тебе нельзя сюда, тебя первый же мент остановит – и все. Я не переживу больше твоего ареста, – призналась она, и Женька в душе с ней согласился. Он и сам не пережил бы этого, но не потому, что боялся или что-то еще, нет. Он просто не смог бы больше вынести Марининого взгляда, с тоской провожавшего его, закованного в наручники. Эта сцена, разыгравшаяся в Домодедово в день их прилета с Кипра, до сих пор стояла перед глазами – Коваль, растерянная, кажется, даже испуганная, вынужденная держаться и делать вид, что они незнакомы, и рядом с ней – маленький мальчик, бормочущий по-английски: «Мама, куда они уводят его? Зачем они его забрали?»
– Котенок… у тебя все плохо? – спросил он с трудом.
В трубке молчали, и Хохол испугался, что связи нет, но потом раздался голос Марины:
– У меня все сложно, родной. То, что хотела я, почти удалось, осталась ерунда. Но теперь тут еще кое-что возникло, и по телефону я не могу.
– Я тебя прошу – постарайся никуда не влипнуть! – взмолился Хохол, понимая, что эти слова он говорит явно не тому человеку, который способен их воспринять.
– А от меня уже ничего не зависит, – проговорила она. – Все, родной, мне пора. Я тебя целую.
– И я… – Но эта фраза уже была сказана в молчащую и глухую трубку.
Хохол взвыл – его предчувствия оправдались. У Марины происходило что-то такое, на что она сама повлиять не могла, а обратиться, кроме Гены, ей не к кому. Но и Генка – плохой помощник с одной рукой, разве что советом, но когда Коваль слушала их, советы эти. И она была права – ехать туда в том виде, что сейчас, ему никак нельзя – одни руки чего стоят. Стоп! Руки!!! Эта идея осенила Хохла мгновенно, как только он вспомнил о своих татуировках. Телефон! Тот телефон, что он сорвал с объявления! Вот и не верь после этого в знаки и в судьбу…
Он вынул бумажку и набрал цифры номера. Выяснив название учреждения и его адрес, Женька договорился о визите во второй половине дня и нажал кнопку домофона. Марья долго не подходила, и тогда он позвонил ей на мобильный:
– Маш, это я. Ключи забыл, стою под подъездом.
– Да, сейчас…
Женька поднялся в квартиру, наскоро сделал чай, выложил пирожные на тарелку и позвал Марью. Та удивленно захлопала глазами:
– Ну, ты даешь! Специально за ними ходил?!
– А что? Тут рядом,
Он не стал ей говорить о звонке Марины, как не стал говорить и о своем решении поехать к мастеру по сведению татуировок. Правда, где находится нужная улица, он не знал, но надеялся, что таксисты не затруднятся это определить. Да и лишний раз нервировать и без того вздернутую Машку не хотелось. Пусть не знает.
Кабинет умельца находился на другом берегу реки, делившей город пополам. Женька никогда прежде не был в этом районе, потому рассматривал его с интересом. Типичный промышленный район – старая застройка, дома-«сталинки», и только ближе к мосту высятся девятиэтажки и простирается большая стройка элитного жилого комплекса из красного кирпича. Но чем дальше такси увозило его от моста вглубь, тем старше выглядели дома, создавая впечатление, что он попал в прошлое – годы этак в шестидесятые-семидесятые, которые помнил. В его родном городе тоже были такие дома и постройки, такие же магазинчики с вывесками «Гастроном» и «Бакалея». Даже странно, что в крупном индустриальном городе с хорошо развитым строительством еще сохранились такие районы. Но Хохлу это все напомнило беззаботные детские годы, когда никто еще не мог предсказать, что мальчик Женя Влащенко станет матерым уголовником по кличке Жека Хохол и будет иметь репутацию отмороженного беспредельщика.
И только Марина… Только Марина смогла рассмотреть в нем что-то другое, не звериное нутро, а человеческую душу, способную на любовь и нежность. Если бы не Коваль, то вообще никто не мог бы угадать, что с ним случилось бы дальше. Если бы не ее приезд к Строгачу, когда он впервые прикоснулся к ее телу, обыскивая, если бы не Виола, которой приспичило в Египте заполучить телохранителя Коваль Макса… Женька никогда не узнал бы, какая она, Коваль, на самом деле. Она, как и он, глубоко прятала чувства и переживания, никому не показывала себя настоящую – разве что Малышу. И Хохол, которому она доверилась, готов был порвать любого, кто только посмел бы подумать о том, чтобы причинить ей зло. И рвал. Он готов был лежать у ее ног – только чтобы быть рядом. Терпел ее любовников, ее тяжелый характер – и в конце концов сумел получить ее всю в единоличное, так сказать, пользование. Но, как оказалось, ошибся. Часть ее души все равно принадлежала погибшему Малышу – что бы при этом ни говорила сама Коваль. И почему-то сейчас воспоминания об этом стали особенно острыми и болезненными.
– Выходить-то будете или еще покатаемся? – прервал его размышления голос таксиста.
– Что, приехали уже? – очнулся Хохол.
– Да. Вам во-он в тот дом, – таксист приоткрыл окно и пальцем показал на старую двухэтажку, в торце которой было подвальное помещение с вывеской «Тату-салон». – Извините, подъехать не могу – там двойная сплошная, а в объезд это километра два еще.
– Да ладно, не сахарный, не развалюсь, – отмахнулся Хохол, вынимая деньги.
Он перебежал дорогу, спустился в подвал и толкнул дверь. В уши ударила музыка – даже не музыка, а какофония звуков, почти животного рычания и металлического скрежета. «Староват я для такого искусства», – подумал Женька, морщась. Навстречу ему из глубины полутемного помещения двигался толстый лысоватый человек в хирургическом костюме.
– Вы ко мне? По поводу сведения тату?
– Ну, видимо, к вам.
– Проходите.
Женька двинулся за толстяком, на ходу оглядывая помещение. Оно состояло из нескольких комнат, в которых за стеклянными створками дверей угадывались очертания высоких хирургических столов. Стены украшали постеры, представлявшие различные изображения тату, места их нанесения и варианты цветовых решений. Гремела музыка, раздражавшая Хохла, но он терпел – неудобно с порога предъявлять претензии. Толстяк толкнул одну из дверей и пропустил его вперед.