Моторы заглушили на Эльбе
Шрифт:
В жестоких боях, кровавых схватках с отчаянно оборонявшимися фашистами брали советские солдаты каждый населенный пункт, улицу, дом, каждую высотку, окоп и огневую точку. Берлин был густо опоясан оборонительными рубежами. Прорвав едну оборонительную позицию или заняв населенный пункт, советские части наталкивались на новый рубеж сопротивления. Делали короткую остановку: подтягивали артиллерию, вызывали авиацию, перегруппировывали силы. Затем таранили вражескую оборону, прогрызали в ней брешь и продвигались еще на один шаг вперед. Какими же многотрудными были эти последние шаги к победе! В пекло войны враг бросал все, что только
Город и крепость Франкфурт-на-Одере советские войска давно обошли стороной. Под ударами стрелков-гвардейцев и самоходчиков пали опорные пункты гитлеровцев Шмерль-Мюлле, Регенмантель, Штайнхефель…
Командир корпуса генерал Труфанов передал самоходно-артиллерийский полк на усиление 41-й стрелковой дивизии. Совместно с другими частями ей предстояло овладеть крупным узлом сопротивления гитлеровцев — городом Фюрстенвальде, прикрывавшим подступы к юго-восточной окраине Берлина. Самоходный полк совершил марш и сосредоточился в районе Мольненберга.
После непрерывных семидневных боев наш полк впервые собрался вместе. Светлого времени оставалось немного, и экипажи не мешкая принялись готовить машины к бою. Вечером бойцы навещали друзей в других батареях. Многих недосчитались: кто в тылу залечивал раны, а кто навечно остался лежать в этой обильно политой кровью советских солдат земле.
Газеты еще не успели в полной мере рассказать о подвиге войск, штурмовавших Берлин, но бойцы знали: советский солдат уже ступил на его порог. Во имя этого были принесены тяжкие жертвы, зато и цель была уже близка.
Командиры знакомились с обстановкой, изучали задачу, изыскивали наилучшие варианты ее выполнения, готовили экипажи. Пузанов, Шамонов и я находились в батареях, инструктировали партийный и комсомольский актив. Подолгу беседовали с теми, кто в последних боях заменил выбывших из строя парторгов и комсоргов батарей, провели заседания партийного и комсомольского бюро, приняли отличившихся в боях воинов в партию и комсомол, обсудили задачи коммунистов и комсомольцев в бою за город. Особое внимание было обращено на формирование штурмовых групп, индивидуальную работу с офицерами, коммунистами и комсомольцами, агитаторами, включенными в их состав.
К утру полк занял исходные позиции.
В город Фюрстенвальде ворвались с двух сторон. 2-я батарея старшего лейтенанта Емельянова во взаимодействии с подразделениями 244-го полка 41-й дивизии, прикрываясь лесопосадками, обошла очаги сопротивления гитлеровцев и атаковала город с северо-запада. Пехота сбила противника с высот, прикрывавших город. Фашисты сосредоточили огонь на 2-й батарее и пехоте, действовавшей под ее прикрытием. Этим воспользовалась 4-я батарея старшего лейтенанта Жукова. С десантом пехоты 39-го стрелкового полка, используя складки местности, она вплотную подошла к городу с северо-востока. Десант спешился и, поддерживаемый самоходками, атаковал врага. Гитлеровцы бросились к центру города. Вспыхнули яростные уличные бои. Противник и здесь приспособил
Шаг за шагом упорно продвигались пехотинцы. Самоходки, орудия прямой наводки напрочь сметали оборонительные сооружения. Горели и рушились здания. Улицы и дворы заволокло пылью, дымом, гарью. Тонко свистели пули. С визгом пролетали невидимые осколки от снарядов и мин. Куски камня и кирпича градом стучали по мостовой, стенам и крышам домов. В сплошном гуле боя тонул человеческий голос, да и самих людей можно было разглядеть только на близком расстоянии. Бурлящим котлом представлялся, наверное, город тому, кто смотрел на него в этот момент с окрестных высот.
41-я дивизия и самоходный полк во взаимодействии с другими частями 69-й армии с огромным трудом 22 апреля овладели городом Фюрстенвальде и к вечеру вышли к реке Шпрее, той самой, на которой стоял и Берлин. Ночью форсировали Шпрее и продвинулись к автостраде Франкфурт-на-Одере — Берлин.
На НП полка, располагавшемся на опушке леса, Колобов сообщил мне, что поставлена новая задача.
Штабные машины укрылись в лесу. Неподалеку расстилалась гладь широченной автострады. Где-то рядом с НП вела огонь батарея полевой артиллерии. Разрывы ее снарядов эхом отдавались в лесном массиве. Свиста пуль, шипения и шлепанья мин, визга осколков, грохота рушащихся зданий здесь не было слышно. И когда на время смолкали полевые орудия, воцарялась едва ли не абсолютная тишина. После пребывания в пылающем городе хотелось насладиться этой тишиной, забыть хоть на какое-то время о войне, но…
— Какие же новости, Михаил Иванович? — отвлекшись от своих мыслей, обратился я к Колобову.
— Меняем направление наступления, — ответил он. — Наш двадцать пятый стрелковый корпус поворачивает на Бад-Заров.
Я посмотрел на карту.
— А Берлин? — невольно вырвалось у меня.
— Шестьдесят девятая армия расчистила путь, и в полосу ее наступления введены свежие силы — третья армия. Нам и на новом направлении работы хватит. Фактически противник и там и здесь обороняет Берлин, — рассудительно проговорил комполка.
Его слова меня не успокоили. Но я понял: так надо. Под ударами свежих сил быстрее рухнет Берлин, и, значит, войне конец. Это должны понять и солдаты. Уяснив новую задачу, я выехал в батареи. По дороге завернул в штаб полка за почтой.
Позже картина еще более прояснилась: 24 апреля войска 1-го Белорусского и 1-го Украинского фронтов соединились в юго-восточной части Берлина, тем самым завершив окружение франкфуртско-губенской группировки противника. 69-я армия в числе других нацеливалась на ее уничтожение.
С Тосей Моденовой мы виделись несколько дней тому назад — еще до гибели Тавенко. Теперь она показалась мне совсем не такой, какой я знал ее раньше. Дело свое она делала с той же прилежностью, но во всем облике девушки, в манере говорить, движениях, жестах произошла резкая перемена. Это была уже не та, привычная, Тося — неизменно веселая, бойкая, неунывающая. Глаза ее потухли, в складках напряженно сомкнутых губ залегла горькая печалью.
Она поздоровалась со мной, передала газеты и пакет из политотдела корпуса. Я поблагодарил, но вступать в разговор не стал: для обстоятельной беседы времени не было, а двумя-тремя дежурными фразами не утешишь человека, убитого горем.