Моторы заглушили на Эльбе
Шрифт:
Гитлеровцы полукольцом окружили наблюдательный пункт одной из батарей 1-го дивизиона 156-го гвардейского артиллерийского полка. «Рус, сдавайся» — кричали они. В ответ сержант Шляков швырнул в фашистов несколько гранат, но и сам погиб, сраженный пулей. Остался в живых лишь один связист — комсомолец ефрейтор Фунин. В этом бою он семь раз устранял повреждения линии связи, был ранен.
И тогда, поняв, что ему не отбиться от наседавших гитлеровцев, Фунин передал на батарею:
— Дайте огонь на меня!
Батарея метко накрыла скопление вражеских солдат. Вокруг блиндажа остались валяться
Две последние контратаки гитлеровцы предприняли под прикрытием дымовой завесы. Не помогло и это! Тогда разъяренные фашисты решили затопить низменные места на плацдарме, чтобы, прижав к реке остатки советских передовых подразделений, уничтожить их. Выше по течению Одера, где гитлеровская оборона упиралась в берег, враг взорвал оградительную дамбу, и поднявшаяся от весеннего половодья вода хлынула на равнину, затопляя огневые позиции артиллеристов, минометчиков, командные пункты стрелковых батальонов, оборонительные сооружения стрелков.
Гвардейцы мужественно встретили и эту дьявольскую уловку врага. Выкатывали орудия на холмы и взгорки, поднимали на руки оружие, боеприпасы, радиостанции и, стоя по пояс в воде, вели огонь.
К концу дня вода спала, и гвардейцы перешли в атаку. Уничтожив свыше пятисот гитлеровцев и взяв до двух десятков пленных, они продвинулись вперед.
Коварство врага до предела накалило ярость и гнев советских воинов. Некоторые из них готовы были тут же расправиться с гитлеровцами, сдавшимися в плен.
— Чего с ними, гадами, церемониться?! — кричал Григорий Шумигай. — Они хотели потопить нас в реке, ответим им тем же! В воду их, а кто не утонет — прикончим!
— Пленных не трогать! — властно крикнул командир роты старший лейтенант Убаров. Он приказал солдатам занять свои места в обороне, а к пленным приставил охрану.
Вскоре подразделения 77-й гв. сд уступили место частям 33-й армии, которые отсюда успешно наступали на Берлин, а гвардейцы присоединились к своим на плацдарме севернее Франкфурта-на-Одере.
На правом фланге плацдарма беспрерывно ухали наши орудия большого калибра. Били прямой наводкой, в упор, словно отбойным молотком. Вблизи — огневые позиции 2-й батареи. Самоходки были замаскированы в укрытиях, вырытых в дамбе. Первыми, кого я увидел, когда пришел на батарею, были командир САУ лейтенант Л. В. Разумовский и механик-водитель старший сержант Н. П. Кирдянов. Подошел комбат Емельянов.
— Кому так щедро посылает «гостинцы» наш «бог войны?» — спрашиваю.
Мне разъяснили: немец засел в фольварке Клессин на западном берегу Одера, превратив его в опорный пункт своей обороны. Оборудовал кирпичные постройки под долговременные огневые точки. По данным разведки, есть ходы сообщения с крутого берега реки вглубь к рокадной дороге. Эти стены долбит огнем артиллерия большого калибра и тяжелый самоходный артиллерийский полк.
— Почему вы молчите, не стреляете? — интересуюсь.
— Калибр не тот, слабоват для таких целей, — отвечает Емельянов. — Да и задача у нас иная: прикрываем переправу войск через Одер от возможных атак гитлеровцев.
Через два дня артиллеристы до основания разрушили фольварк. 23 марта в ночном
Наблюдательный пункт М. И. Колобова был оборудован вблизи НП командира гвардейской стрелковой дивизии. С командиром полка на наблюдательном пункте находились его заместители по политической и строевой части. Многое здесь напоминало вислинский плацдарм. Как и там, весь день мы проводили в батареях, а вечером вели нескончаемые беседы при свете «коптилки» — сплющенной снарядной гильзы, ставшей уже привычной спутницей фронтовика. Темы были одни и те же: о скорой победе, положении на фронтах, об отчем доме и письмах от родных и близких.
Однажды вечером между мной и командиром полка произошел такой разговор. Сообщив Михаилу Ивановичу, что бойцы интересуются причиной нашей остановки в разгар наступления, спрашивают, скоро ли на Берлин, я сказал, что отвечаю им, как сам это понимаю, но хочу услышать и его, Колобова, мнение.
— А разве они не видят, что творится вокруг? — засмеялся комполка. — Мы же не сидим сложа руки.
— Бойцы-то видят, но горизонт им открывается не тот, что нам. Они чувствуют, что помимо упорства гитлеровцев в обороне на этом участке есть и иные причины остановки, и хотят знать эти причины… Недавно мы говорили нашим самоходчикам: «Даешь Берлин!» — и звали вперед. Правда, мы теперь к Берлину ближе, чем когда бы то ни было, и шагнули к нему за последнее время так, как ни одна армия на всех фронтах до этого не шагала. А все же?..
— Ты прав, — согласился Колобов. — Что нам с тобой известно, то и бойцы должны знать. Да и секрета здесь я не усматриваю. Ни у кого из нас — от солдата до маршала — нет никакой вины перед народом в том, что мы устроили «передышку» по пути на Берлин…
Командир полка рассказал мне, что лозунг «Даешь Берлин с ходу!», который мы вначале выдвинули, был прежде реальным. Теперь же обстановка изменилась. Гитлеру удалось наскрести войск и закрыть брешь на Одере. Но и не это главное. Главное, что он перебросил войска с запада и создал группировку в Померании, угрожающую нашему флангу. На ее разгром направлены крупные силы войск фронта, и ударный кулак, нацеленный на Берлин, временно оказался ослаблен. Часть войск осталась добивать гитлеровцев в Познани. Да и тылы порядком отстали.
— Все помнят, — продолжал Колобов, — как мы по каплям собирали бензин, а то стояли и вовсе без него. Черт знает, что еще замышляет бесноватый фюрер там, в Берлине. Он оголяет свой западный фронт и усиливает восточный. Читал в газетах? Американцы и англичане без боя занимают города, продвигаясь в глубь Германии. Гитлеровской клике удалось несколько отсрочить свой конец, но гибели ей не миновать… Так я понимаю ситуацию, — улыбнулся Колобов. — Да она и тебе не менее моего ясна.
Я сказал Колобову, что хотел проверить собственные выводы на этот счет, чтобы, выступая перед людьми, точно знать, какая обстановка складывается на нашем участке фронта. Боец так же должен понимать ситуацию, как его командир.