Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
Бессонная ночь. Я сдалась. Безмолвно кричу в подушку, вонзаюсь зубами в наволочку, плачу и задаюсь одним вопросом – почему? Почему он так поступил со мной? За что?
В школу я хожу на автомате, переписываю задание с доски, номера параграфов, а придя домой пытаюсь рассекретить неразборчивые ребусы, что записала в дневник. Все без толку. Во время диктантов, контрольных и самостоятельных чувствую себя максимально беспомощной – как только карандаш касается листа, все мои мысли улетучиваются. Голова становится пустой. Пальцы деревенеют. И без того плохие
Иногда размазанная по тарелке каша напоминает мне мою жизнь. Такая же серая, пресная, невкусная. Кусок в горло не лезет.
– Почему ты не ешь, Варя? Высохнуть хочешь? – мама смотрит на меня взглядом надзирателя. Ее раздражает мое поведение, но она держится. Сейчас невыгодно портить и без того натянутые отношения, ведь впереди поступление в ненавистный мне ВУЗ. Матушка молчит, потому что знает, скоро я исчезну с ее глаз, перестану трепать нервы, а на вопрос подруг она с гордостью ответит: «Поступила в юридический. Учится на адвоката». Впрочем, это не будет ложью, вопрос в том – насколько качественна эта учеба и принесет ли она свои плоды? Сомневаюсь. Но, жизнь продолжается и нужно принять это как факт. Сомнительный, но все же факт.
– Арина, выпрями спину. Ложку держи ровно. Не чавкай, – нарекает Татьяна. Ей не хватает указки в руках. Сестренка послушно выполняет указания, еще не догадываясь, что совсем скоро требований к ней значительно прибавится. Мама не успокоится пока не слепит из нее нужную фигурку, второго провала она не переживет.
Отец не вмешивается, лишь быстро доедает ужин и спешит покинуть кухню. Прошло достаточно много времени, чтобы он изучил все законы и навсегда понял, что противиться им не стоит. Себе дороже.
В итоге наш семейный ужин напоминает траурную церемонию. Мать следит за каждым нашим движением, мы молчим, и только слышен стук прибора о тарелку, которым елозить Арина, держа его трясущейся рукой. Хуже и представить сложно.
– Варя, сколько еще раз повторять? Ешь. Остынет.
Я демонстративно зачерпываю полную ложку каши и заталкиваю ее в рот. Куски овсянки скатываются по подбородку. Жую тщательно. Импульсивно. Слезы попадают в тарелку, но я улыбаюсь. Пусть запомнят меня счастливой.
– Отвратительно, – фыркает мама и покидает стол, а я все улыбаюсь, пусть даже слезы обжигают глаза.
Это не моя жизнь. Она не должна быть такой. Я не должна была в него влюбляться. И ломаться тоже не должна была.
Утро. Я так и не сомкнула глаз. Кажется, будто за веки насыпали песка. На раны соли. На сердце капнули ядом. Чувствую себя ужасно. Недомогание выламывает кости. Во рту пустынная сухость. Меня лихорадит, ломает как при простуде. В общем-то, я действительно заболела, жаль только чудесной вакцины не имеется.
Возле меня гора скомканных листов. Блокнот исхудал. Сколько бы я не пыталась отвлечься на стихи, мое вдохновение заканчивается на втором слове, остается только местоимение «ты» и красноречивое многоточие. Я пуста. Во всех смыслах.
Я всегда была одинока. Но так одиноко мне не было никогда.
Мне снятся мотыльки. Я попадаю в белое облако и чувствую легкое касание крылышек на своей коже. Мне щекотно и хочется улыбаться. Говорят, что мотыльки – это маленькие души. Такие же ранимые и хрупкие. Я боюсь выдохнуть, чтобы не навредить им, но продолжаю любоваться происходящим. Они прекрасны, как и доли секунд долгожданного умиротворения.
Наслаждение – короткий миг, потому что из светлого сна меня вырывают чужие руки. Открываю перепуганные глаза и вижу папу. Даже в темноте мне заметно его беспокойство, которое словно прижилось на его лице.
– Пап? Что случилось? – спрашиваю осипшим голосом.
– Это ты мне скажи, – отвечает он и смотрит на меня серьезным, отцовским взглядом. – Ты вообще собираешься вылезать из своей ракушки, Варя? У тебя выпускной через несколько дней. Неужели ты не хочешь выбрать платье или заняться прической? Это однократное событие, я не хочу чтобы ты его пропустила.
– А был такой вариант? – с надеждой брякаю я.
Папа сдергивает меня с кровати и садит рядом с собой.
– Перестань, дочка, – говорит строго, но шепотом, чтобы не разбудить семейство. – Ты ведешь себя так, словно у тебя вообще никого не осталось. Знаю, мы не идеальная семья. Не идеальные родители. Но разве мы заслужили все это? Ты ведешь себя эгоистично, потому что болеешь и причиняешь боль нам. Пойми, из любой ситуации есть выход. Нужно учиться разговаривать, обсуждать свои проблемы, а не копить их в себе. Разве я хоть раз не услышал тебя, когда ты жаловалась или просила совет?
Поджав губы, я опустила голову и на колени упала пара теплых капель.
– Сама знаешь, что я всегда поддержу тебя, даже если это будет полным маразмом. Тот парень, – он запнулся, словно побоялся произносить его имя, – Витя. Он поступил правильно, когда отпустил тебя. Я ни черта не смыслю в его истинных проблемах, но точно знаю – они большие. Ему потребуются годы, а может и вся жизнь, чтобы встать на ноги, тем временем твоя жизнь должна продолжаться. Ты не должна держать на него обиду. Поверь, обида – это самое разрушающее человека чувство. Отпусти этот недуг, отпусти боль, отпусти его. Пожелай ему счастья, верь в него на расстоянии, но не губи себя. Он явно желает тебе счастья, так будь счастлива. Я знаю о чем говорю, девочка. Всю свою жизнь я провел в состоянии неправильности. Всегда задумывался о том, что сделал что-то не так и свернул не на ту дорожку, но даже несмотря на это я счастлив, потому что у меня есть вы. Ты и Ариша. Не бросай меня, пожалуйста. Вернись ко мне.
После этого папа целует меня в лоб и уходит. Я содрогаюсь от внутреннего плача, разжимаю пальцы, которыми вонзилась в простынку и даю волю эмоциям. Выдавливаю из себя все слезы, чтобы они были последними. Перед глазами все также пляшут мотыльки и даже искорки – как крохотный намек, что скоро станет легче.
– Хоть улыбнись. Не на похороны ведь идешь, – бурчит мама, поправляя подол оливкового платья, что так славно сочетается с моим цветом лица. – Ну вот. Красавица. Что встала, как пень? В зеркало поглядись.