Мотылёк над жемчужным пламенем
Шрифт:
Поцеловал.
У Вари мягкие губы, почему-то прохладные, а теперь еще и сладкие. Мне было приятно целовать ее, но противный камень так и ерзал между ребер. Сам того не заметил, как переступил грань, но самое отвратительное, что мою благодарность она воспринимала по-другому, и я знал об этом. А еще отвратительнее то, что это была всего лишь благодарность.
Отрываюсь от ее губ, молчу, смотрю хитро.
– О чем ты сейчас думаешь? – спрашивает Варя, переведя дыхание.
Девчонка явно ждала романтический ответ, но…
– Если все-таки твоя задница слипнется, то как…
– Звягин!
Сегодня
– Здравствуйте, – сухо приветствую врача и сажусь на кушетку. – Виктор Звягин. Я записывался на прием.
Подняв голову, глаза врачихи распахиваются, будто она увидела дальнего родственника. Неужели, среди такого огромного потока людей ей удалось меня запомнить? Почему она так смотрит? Почему так смотрит?
– Добрый день, Витя, – медленно проговорила она, разжевывая каждую букву. – Как – ты – себя – чувствуешь?
Почему она разговаривает со мной, как с полным идиотом?
– Спасибо. Хорошо.
– Это хо – ро – шо.
С ней все в порядке?
Пока она что-то пишет в своих тетрадках, я беззаботно капаюсь в телефоне. Когда перед глазами всплывают множество непрочитанных сообщений от Геры, я невольно покрываюсь брезгливыми мурашками. Я не вылечился по взмаху палочки, факт – это так не работает, но и видеть «дружка» не желаю. Боюсь даже думать о встрече с ним и чем эта встреча может закончиться, но главное, как отразиться на мою жизнь. Жизнь, которая только-только пошагала вперед.
– Вот, – врач протягивает мне белый листок бумаги, – передашь это своей девушке, она подскажет, как поступать дальше. В общем-то, все. Ты свободен.
Несмотря на то, что у тетушки в голове полный бардак, я был благодарен ей, что не отняла у меня много времени. Походы к врачу не так страшны, как мне казалось раньше. И снова Тарасова оказалась права, черт бы ее побрал.
– Можно? – за спиной вдруг слышится мерзкий, но до боли знакомый голос.
– Да, входите. Я свободна.
Развернувшись, я натыкаясь на рыжую голову и буквально перестаю дышать. В отличие от меня, Верещагина не удивлена нашей встречей. Ее глаза превращаются в мелкие щелки. Не скрывая своего пренебрежения она обходит меня стороной и занимает место рядом с врачом. Я же вылетаю из кабинета и дожидаюсь стерву на улице.
Какого хрена она тут делает?
А вот и проблемы подъехали… Почему-то я не удивлен. Все не могло быть так гладко. Слишком приторно, как Варькины губы.
Спокойно. Спокойно. Мне нужно держать себя в руках.
Светка покидает здание, тогда я хватаю ее за шиворот и отвожу в безлюдное место. Я даже не пытаюсь быть нежным, когда впечатываю ее в кирпичную стену.
– Приветик, – цежу сквозь зубы. – Как дела?
Она брыкается, но шансов у малышки – ноль.
– Отпусти меня, Звягин. Не прикасайся ко мне. Убери свои руки.
– Ах вот как ты запела?
– И сильно об этом жалею, – огрызается она, а потом размалеванные губы расползаются в ехидной улыбке. – Я так и знала, что ты болен. Тарасова через день в клинику бегала, вся какая-то чумная. Думали, что я не узнаю, да?
Моя челюсть заскрипела, кулаки сжались.
– Если ты хоть кому-нибудь скажешь, я тебе голову оторву и…
– Не нужно угроз, Витя. Какой смысл мне трепаться, если я сама в полной заднице. Я каждый день хожу сюда, чтобы узнать результаты анализов. Если я заразилась… Нет, даже думать об этом не хочу. Ты хоть понимаешь, что ты натворил? Связь с тобой – это как унизительная пощечина. Оскорбительно.
– Поверь, у меня аналогичные ощущения, – проанализировав ситуацию, я разжимаю пальцы, но продолжаю кидать угрозы. – Мне до чертиков, заразилась ты или нет, будет тебе уроком, но если ты хоть где-нибудь ляпнешь, то сильно об этом пожалеешь. Ты меня услышала?
– Услышала! – рявкает Верещагина, проскакивает под моей рукой и торопливо уносит ноги. Мне ее совсем не жаль. Я уверен, что девчонке ничего не грозит, ведь я был максимально осторожен, но с радостью понаблюдаю за ее переживаниями.
Понедельник. Погода шепчет. Мы с Варей неохотно перебираем ногами, потому что не желаем сидеть на уроках. Кто вообще придумал эту аттестацию и экзамены? Этот человек явно любил поглумиться над людьми.
Варя рассказывает мне несмешную историю о детстве, когда ей пришлось обстричь волосы под корень, а я все думал о разговоре с Верещагиной. Я не сказал об этом Варе, так как не хотел ее тревожить. Последнее время девчонка прибывала в хорошем положении духа, что было явлением шатким, и я побоялся рушить ее внутреннюю гармонию. Впрочем, прошло несколько дней, а поводов волноваться не поступало. Но что-то мне подсказывало, что это лишь затишье перед бурей.
– Где твои тетради? – спрашивает Варя, пытаясь разглядеть портфель в моих руках. – А учебники?
– Зачем они мне? Я позанимаюсь по твоим.
Устав пререкаться, она лишь качает головой.
– Ты самый безалаберный парень, которого я только знаю.
– Зато я единственный парень, который разделяет твою парту.
– Неправда. Я сидела с мальчиками.
– Сысоев не в счет. Зуб даю, вас сблизила любовь к бутербродам.
Мы входим в класс, и тогда все галдежники утихают. Кто-то убегает на место, кто-то начинает шептаться. Мария Анатольевна приподнимается со стула и смотрит на меня с неподдельным сочувствием. Варя тут же теряется, и только Верещагина сидит себе довольная и давится ухмылкой.
Ну вот. Буря началась.
– Витя, я могу с тобой поговорить? – аккуратно интересуется Мария.
– А в чем дело? – мне заметно, как начинают дрожать ресницы Тарасовой. – Что происходит? Почему вы на нас уставились?
На нее никто не обращает внимания, так как все взгляды сфокусированы на мне. Испуганные, брезгливые взгляды.
– Выведите его из класса, Мария Анатольевна, – подает голос Светка. – Нам страшно. Он сейчас тут всех заразит.
Ноги Вари подкашиваются, а я улыбаюсь. Что ж, стерва, пока твоя ведет.