Мотылек
Шрифт:
Работа на товарной станции считается одной из наиболее выгодных как для поляков, так и для немцев. Михал знает об этом, но, хотя бывает здесь часто, остается по-прежнему новичком в этом таинственном, закрытом для непосвященных мире изобилия. Он чувствует, как возчики презирают его за это. По правде говоря, он немного им завидует — но не настолько, чтобы попытаться вторгнуться в их секреты.
Он старательно пересчитывает коробки, сознавая всю бессмысленность и нелепость своей педантичности. Количество, конечно, обязательно сойдется. «Кажется, это уже праздничный паек, — думает он. — Но кто его получит? Может быть, дадут граммов по триста на специальные карточки. Но вероятнее
Мгла, смешанная с клубами пара, пропитывается холодной розоватостью. Проходящий вдоль перрона Bahnsch"utz [37] в огромных фетровых бурках останавливается, смотрит на часы, широко зевает.
Отсюда видны часы на башне таможни. Половина восьмого. Скоро откроют магазины. Он должен зайти к Лиде. Это он сделает, когда будет сгружаться товар на складе «Сполэм». У него будет достаточно времени, чтобы догнать их на вокзале перед следующим рейсом. Он составляет себе расписание на день и надеется, что на этот раз все у него получится как нельзя лучше. До десяти они должны управиться с вагоном. Потом он сбегает в контору за распоряжениями. Может быть, уже не будет никаких далеких рейсов — ведь сегодня суббота. Он пойдет обедать домой и в конюшню уже не вернется. Вечернюю раздачу корма он поручит Данецу. Наконец он рано ляжет спать. А до этого… он колеблется: навестит Терезу или будет заниматься, читать, конспектировать? Всегда надо чем-то жертвовать. Чаще всего всем.
37
Железнодорожный охранник (нем.).
— Пан начальник… — говорит с укоризной Вишневский.
Михал засмотрелся. Он продолжает стоять на товарной платформе и мешает людям заниматься погрузкой. Он спрыгивает на перрон.
— Кончайте, кончайте, — говорит он, чтобы придать себе уверенности.
Не надо их подгонять. У них тоже есть свои субботние планы. Через некоторое время, скрипя осями, «фаэтон» выкатывается за ворота. Они едут по грязной широкой улице. С правой стороны — за забором черные деревья и запорошенные снегом холмы старых фортов. С левой — тюрьма. Над высокой каменной стеной окна закрыты железными «корзинами». Из застекленной сторожевой вышки торчит ствол пулемета. Тротуар до самой мостовой огражден колючей проволокой.
Михал с Данецем и маленьким кривоногим Куликом сидят на козлах. Пацула и Вишневский устроились среди бочек и коробок. Сколько километров они уже вот так проехали вместе. И несмотря на это, между ними есть какая-то преграда. Михал чувствует себя чужим среди этих людей. Он знает, что и они не считают его своим. Вот и сейчас он перехватывает их понимающие улыбки и взгляды и чувствует, что они заговорщически о чем-то договариваются.
Кулик слегка кивает головой, а Данец, переложив вожжи в левую руку, правой лезет в карман.
— Шеф, — говорит он доверительным тоном, — это для вас.
На Данеце грубая поддевка из военного сукна. Он что-то осторожно достает из кармана. Это плитка шоколада. Виден уголок ее в твердой глянцевой бумаге.
— Откуда это у вас? — спрашивает Михал растерянно. В ответ
Данец подбадривающе толкает его локтем в бок.
— Сегодня Николай Чудотворец, — говорит он.
Конечно. Михал совсем забыл об этом. Но он не сдается.
— Почему вы должны делать мне такие подарки?
Они опять смеются. В этом смехе есть оттенок презрения.
— Это не от него, — вмешивается Пацула. — Это от конвоира.
— Оставьте лучше своим детям, — говорит Михал.
Они опять смеются. Смеются над ним. Кулик наклоняется, поднимает край грязного одеяла, которым прикрыты козлы.
— Посмотрите: себя мы тоже не обидели.
Под мешком с сеном, между тряпками, поблескивает около десятка таких же плиток.
— Спасибо, — говорит Михал.
Он украдкой перекладывает шоколад из кармана Данеца в свой. Потом достает пачку «Юнака» и, пристыженный, угощает всех по очереди.
Через стекло витрины ему видно, что у Лиды покупатель. Чья-то мощная фигура стоит, опершись локтями о прилавок. Вход немного ниже уровня тротуара — к нему ведут две каменные ступеньки. Это маленький невзрачный магазинчик мужской галантереи, один из тех, в которых посвященные могут приобрести самые неожиданные, уже не встречающиеся в открытой продаже товары, начиная с солонины и кончая отрезами на костюм. Колокольчик над дверью приветствует Михала стеклянным дребезжанием. Лида и мужчина, стоящий у прилавка, поворачивают головы. В движениях Лиды есть какое-то сопротивление, какая-то скованность. Видно, что она с трудом сохраняет деланное спокойствие. У нее круглое кукольное лицо с большими глазами и коротким тупым носиком. Светлые волосы вьются надо лбом тонкими колечками. Красота ее простоватая, даже немного вульгарная.
— Здравствуйте, — говорит Михал.
— Здравствуйте, — отвечает Лида. — Что вам угодно?
Покупатель у прилавка недоброжелательно рассматривает его уголком глаза. У него вид провинциала. Коричневая фетровая шляпа, непомерно длинное пальто с меховым воротником. Он выбирает галстуки. Один, с довольно странным сочетанием цветов (желто-красные полоски на зеленом фоне), он держит в своих грязных толстых пальцах. «Этот безвредный», — заключает Михал свои наблюдения. Но данная ситуация застала его врасплох. Он был уверен, что в это время Лида будет одна. Он быстро пробегает глазами по предметам под стеклом прилавка. Посредине лежат картонные коробочки с запонками.
— Покажите мне запонки, — просит он.
— Вам металлические?
Михал делает дурацкую мину, раздувает ноздри, поджимает нижнюю губу.
— А пермалутровые у вас есть? — говорит он гнусавым голосом парня из предместья.
Он внимательно смотрит в лицо Лиды. Он видит, что уголки ее губ вздрагивают, но она не улыбается, не обнажает зубы. Зубы у нее крупные, пожалуй, не гармонирующие с ее небольшим лицом, но когда она улыбается, то перестает быть куклой и в ней неожиданно обнаруживается характер.
— Вы имеете в виду перламутр, — поправляет она его серьезно.
Михал пожимает плечами.
— Хорошо. Пусть будут перламутные.
Теперь он, кажется, попал. Она быстро отвернулась, роется в ящиках.
Покупатель в длинном пальто прерывает их ворчливо:
— Ну так как, мадам? Сбавите или нет?
— Я действительно не могу, — говорит Лида сухо. — Я на галстуках почти ничего не зарабатываю. Советую вам взять, — добавляет она мягче. — Они хорошего качества.
Покупатель в раздумье пропускает галстук между пальцами. На его лице написана скупость и недоброжелательство. Наконец, бормоча, он кладет его на прилавок.