Мой бывший враг
Шрифт:
«Зато избавило бы от ложных надежд и лживых подруг гораздо раньше», — шепчет внутренний голос, но я отмахиваюсь от него.
— Нет, не стоило бы, — говорю уверенно. — И мы с ним больше не вместе — и не будем.
Мы доезжаем до элитной многоэтажки в полном молчании, но оно вполне уютном.
Отец заносит мою сумку в гостевую спальню. Там уже стоят мои чемоданы и несколько коробок, и меня радует, что никто их не трогал и не распаковывал, давая мне возможность самой решить, что делать с ними.
— После обеда я на несколько дней в область еду, разобраться надо кое с чем, — говорит мне. — Вернусь
— Конечно, почему нет.
— У тебя как, отпуск закончился? На работу завтра?
— На работу, — соврать получается легко. Я ведь и правда иду завтра на два собеседования.
Мы прощаемся, и я отправляюсь в душ. А потом берусь за ежедневник — так и пользуюсь бумажным, никак не привыкну к электронному — и просматриваю записи и запланированные дела.
Взгляд останавливается на дате, и сердце пропускает удар.
Пятница.
Двадцать шестое апреля.
Черт… это же не то, что я думаю?
4
— Вы замужем?
Хочется неприлично хохотнуть, но я только с садистким удовольствием, направленным на не слышащего меня Каримова, отвечаю:
— Нет. И не планирую.
Мне задают этот вопрос на собеседовании уже третий раз за последние два дня.
Замужем ли, есть ли жених, планирую ли я в ближайшие годы детей… И я отвечаю неизменно отрицательно, убедив даже себя, что мой паспорт без единой печати — самый настоящий, а тот, старый, не всплывет. Как и наша с Каримовым история.
Не сейчас так точно.
Если бы ему хотелось, он давно бы поставил всех в известность — но по какой-то причине ему нужно, чтобы я оставалась его несуществующей в реальности женой… Значит, мне ничего не стоит «не существовать».
— Почему вы хотите работать в нашей компании?
— Чем вы лучше других кандидатов?
— Что вы можете предложить, чтобы улучшить эти показатели?
— Почему вы решили, что у вас достаточно для этого опыта? Наши клиенты — весьма взыскательная и богатая публика, а вашем случае…
В моем случае у меня были самые изысканные приемы и поездки.
И непрекращающееся воспитание, которое бриллиантовой чешуей покрывало слабую и наивную плоть — чешуйка за чешуйкой. Я это потом поняла, гораздо позже, что Каримов воспитывал меня под себя во всех смыслах. Делал меня покорной и страстной в постели, уверенной и светской — для окружающих. Выращивал… что не сразу, но дало свои плоды.
От многих ростков я отказалась, чтобы только не вспоминать лишний раз, не тянуться наверх, не будоражить все то, что было похоронено в тот вечер, в его доме… но недавно поняла, что зря. Это успело стать моим. Пусть я и не могла подтвердить это… Что там в моем резюме? Приличное образование — но не для Москвы — грамотность, второй язык и желание работать? Вряд ли опыт работой официанткой, затем — дважды — секретарем показывает, что я действительно прийдусь к месту в этом ивент-агентстве, известном своими масштабными праздниками.
— Опыта у меня, возможно, и нет, — отвечаю спокойно. Не тушуюсь. У меня есть где жить и что покушать, значит я могу себе позволить найти действительно достойное место. — Но есть идеи, четкое представление, как себя вести и что можно, а
— Цель? И какая именно? — подается вперед довольно симпатичный мужчина в нестандартно ярком костюме.
— Вряд ли вы обрадуетесь, если я скажу, что хочу занять должность коммерческого директора? — мне вдруг делается весело, когда я вижу, что глаза этого самого коммерческого директора распахиваются от изумления. Я уже уверена, что меня не возьмут. То, что им понравилась моя внешность и умение разговаривать по телефону, не может перечеркнуть недостаточность прошлого опыта. — Тогда не буду. Я хочу… создавать самые масштабные в России мероприятия. Стать частью опытной команды и гордиться тем, что я делаю как эта часть. Реализовывать безумные проекты. Забраться высоко… вот моя цель.
— А вы самоуверены, — он откидывается на кресле, глядя на меня через опущенные веки. Возможно, кто-то сказал ему, что так он выглядит более взросло и проницательно — или он сам так решил. Но я вижу только «казаться, а не быть». Ему идти и идти до действительно выворачивающих тебя взглядов.
Интервьюер задает еще несколько вопросов, а затем говорит стандартную для всех фразу:
— Мы вам позвоним.
Улыбаюсь — вполне даже искренне — киваю и выхожу.
На улице на удивление тепло, и я с удовольствием подставляю лицо солнцу. Прям чувствую, как от прикосновения лучей веснушки становятся ярче…
— А они будут ярче весной, золотая? Я хочу увидеть каждую…
— Прочь из моей головы!
Какой-то мужчина шарахается от меня, а я ускоряю шаг.
В торговом центре немноголюдно — в нем нет масс-маркета, а значит и толп людей. Я иду вдоль витрин, рассматривая выставленные платья и захожу в уже знакомый бутик. У меня несколько вечерних нарядов, но за два года в Москве я не раз и не два надевала их на приемы, куда ходила в том числе с отцом, так что стоит уже купить что-то новое. Пусть некоторые из его знакомых успели сменить жен, всегда найдутся те, кто обсудит — и осудит — прошлогоднее платье.
Этому меня тоже научил Каримов.
Делать вид, что играешь по правилам общества, в котором вращаешься, для того, чтобы за внешними мелочами люди не видели твоего настоящего характера и мотивов.
Я выбираю наряд редкого для меня черного цвета, который контрастирует с по-зимнему светлой кожей и рыжими волосами — макияж сделаю яркий, чтобы не выглядеть бледным пятном. Придирчиво оглядываю обнаженные руки, плечи, спину и прихожу к выводу, что все идеально. И как-то… опасно, что ли. Более агрессивно чем то, что я обычно ношу.
Даже отец этим вечером смотрит на меня недоверчиво, будто не признает. Но потом расплывается в улыбке и шутит:
— Красотка. И все потому, что в тебе ни единой моей черты.
Хохочу.
— Да уж, я мамина дочка.
— Подозреваю, что и через двадцать лет будешь выглядеть как она…
Чуть медлю, но все таки достаю телефон и открываю галерею, где мы с мамой делали селфи.
Он смотрит жадно, а я отворачиваюсь, чтобы не смущаться самой и не смущать его. И в который раз задаюсь вопросом, что было бы… нет, об этом лучше не спрашивать себя. Даже мысленно. Если впустить в мою жизнь сослагательное наклонение, станет совсем туго.