Мой бывший враг
Шрифт:
– Поехали ко мне? – позвала я Верку. – Позвони родителям, скажи, что у меня останешься.
Мы вышли из уборной. Филя так расстроилась, что ее покачивало, бедную. А в холле возле гардероба мы столкнулись с Шаламовым. Он тоже нас увидел и подошёл к Верке.
– Вот ты где… ты так быстро убежала… Слушай, ну, прости, – он покосился на меня, словно я ему мешала. – Вер, ну не плачь… Ты классная, вообще супер. Просто у меня… я типа уже с другой.
Верка кивнула, и я видела, как она силится держаться, но слезы так и струились у нее по щекам.
– Вер, мне, правда, жаль, что так получилось. Я
– Да неужто? – хмыкнула я. – А у меня другая информация.
Он взглянул на меня с таким неподдельным недоумением, ну прямо сама святая простота.
– В смысле?
Я наклонилась к нему и тихо прошипела:
– Я знаю про ваш мерзкий спор.
– Что, Тань, что ты сказала? – не расслышала меня Верка, и слава богу. Сейчас её это просто добьет. Я ей всё скажу, но позже, не здесь, не при чужих, которые и так с любопытством на нас поглядывали, проходя мимо.
Я поймала его взгляд и отчетливо уловила смятение. Что, удивлен, что я в курсе? Подлец!
– Вызвать вам такси? – спросил он.
– Сами справимся, – огрызнулась я.
Верка отошла к зеркальной стене поправить шапку и шарф, я тоже двинулась следом, но он меня вдруг задержал:
– Ты с ней останешься? Присмотришь за Верой?
– Вот только не надо изображать сейчас фальшивую заботу. Если бы тебе было до неё дело, ты бы не спорил на её чувства. Иди к своим дружкам, они жаждут поздравить тебя с победой. А к Верке больше не приближайся, сволочь.
На мою пылкую речь Шаламов виновато произнес:
– Я не хотел. Не думал, что до такого дойдет. Ну что она…
– Не хотел? Ты её влюбил в себя, злонамеренно, на спор. И теперь ты говоришь, что не хотел. Очень оригинально, конечно!
Он сморгнул, озадаченно нахмурился.
– Причем тут – влюбил на спор? Ты всё не так поняла. Мы поспорили, что она… – Шаламов бросил неловкий взгляд в Веркину сторону. А Филя, уже полностью одевшись, стояла в стороне, напряженно наблюдала за нашим разговором, но к нам не подходила. Видимо, не хотела прерывать. Может, думала, что он мне что-то такое скажет, чего ей не сказал?
– Ну так что я не так поняла?
– Наши над ней смеялись, когда она упала в столовке. Помнишь? Ленка с Клео сказали, что она страшная и всё такое. Ну и я возразил, мол, ладно вам, обычная же девчонка, просто забила на внешность, на моду там. А накрасить, причесать, приодеть и… Они: типа ей ничего не поможет. Ну, в общем, слово за слово, ну и как-то поспорили. Я тогда даже и не думал, что вот так всё выйдет, что…
– Ты её водил везде! В театр, в кафе! Ухаживал!
– Да не ухаживал я ни за кем. Я же ничего не делал. В смысле, не подкатывал там, ничего такого ей не говорил. Но куда-то мы ходили, да. Ну я же не мог ей просто взять и сказать, что у нее с волосами беда. Ну а так… типа само собой, как-то естественно получилось.
– С совестью у тебя беда, – буркнула я. – Хочешь сказать, что ты даже не замечал, что ты Верке нравишься?
Он пожал плечами.
– Может, и замечал, не знаю. Я об это не думал. Ну точно, не думал, что у нее все серьезно. Думал, обычная симпатия, да и всё. Мне она ведь тоже нравится, ну, как друг. Она милая, умная, хорошая, с ней интересно, не так, как со всеми… Да я бы с ней даже замутил, но…
Знаю
– Какая честь, – съязвила я.
– Да не в том смысле! – вскинулся он, но сразу отмахнулся. – Да ладно, короче. Ты только присмотри за ней, пожалуйста.
Когда мы вышли с Веркой из клуба, она тотчас спросила:
– Ну? Что он тебе сказал? О чем вы разговаривали?
– Поедем ко мне? Я тебе всё расскажу, – пообещала я, не имея при этом ни малейшего представления, как мне сказать про такое бедной Верке. Это ведь так унизительно…
27
Как я ни пыталась смягчить «пилюлю», подобрав обтекаемые слова и умолчав о самом обидном, Верка всё равно после моего рассказа безудержно рыдала в голос. И потом полночи ещё всхлипывала потихоньку.
Поведать ей про спор у меня язык так и не повернулся. Сказала только, что Шаламов решил сделать из неё «красавицу» назло Свиридовой. Отсюда и его подарочки, и намеки про прическу, и всё остальное. Так и то она убивалась.
– Как это унизительно, – плакала Верка.
– Он сказал, что ты ему очень нравишься… – напомнила я. – Просто любит он другую. Ну что поделать? Сердцу же не прикажешь.
Но она разрыдалась ещё горше.
– Теперь я всё понимаю… какая же я была дура… всё за чистую монету принимала. Он мне: а чего ты очки носишь? У тебя такие прикольные глаза без очков. Почему линзы не попробуешь? И я как идиотка мчалась в оптику… мучилась с этими линзами… привыкала. Или такой: маме подарили сертификат в какой-то навороченный салон, а она сама всегда ходит к другому мастеру. Вот, типа, возьми, воспользуйся, а то пропадет. Или: почему ты вечно в этой юбке ходишь? Говорит: она немножко пенсионерская. Ну та, коричневая у меня, помнишь, ниже колена? И я как дрессированная собачка переодевалась, меняла причёску, училась краситься!
– Зато ты теперь такая красотка! Вкус у Шаламова, каким бы гадом он ни был, всё-таки есть.
Но Верку мой комплимент не утешил, она лишь взглянула на меня с острым укором.
– А дружки его про это знали, да?
Я пожала плечами.
– Может быть.
– Какой позор… – Она сидела прямо на ковре, подтянув колени к груди, и негромко подвывала.
– Да ничего позорного, Вер.
Но она меня не слушала. Что странно и, наверное, даже хорошо – пока я с ней возилась, отвлеклась от собственного горя. Правда, когда мы с Веркой всё-таки легли спать, оно меня накрыло… Измученная Филя посапывала у меня под боком, а я лежала и глотала слезы. Легко было советовать Верке: наплюй, забудь, встретишь другого, всё будет хорошо. А самой что делать? Если никакой другой не нужен… если даже не знаешь, как жить без него…
На следующий день мы проснулись обе почти в обед.
– Хорошо хоть суббота сегодня, – простонала Филя. – А то я бы не выдержала ни одной пары.
– Угу, – поддакнула я, вспомнив, что уже несколько дней не показывалась на работе. Да, Руслан разрешил, но наглеть тоже не стоило. Тем более теперь – когда денег взять больше неоткуда.
Я решила, что, как только Верка уйдет, позвоню ему и скажу, что мне получше и завтра выйду в смену. Всё равно невыносимо сидеть одной в четырех стенах.