Мой бывший враг
Шрифт:
– Нет, конечно, нет, – засмеялась она. – Плечи, предплечья, поясница…
Тут у нее зазвонил мобильный. Мы приостановились.
– Ой, важный звонок, прости, Дим. Я сейчас отойду отвечу…
Я потихоньку побрел дальше, к парковке, примерно представляя, где это. Все-таки за лето исходил тут всё вдоль и поперек с Таней…
Черт. Все время мысли возвращались к Тане. Пройдет это когда-нибудь или так и буду постоянно: здесь мы делали то, а тут мы говорили об этом…?
И вдруг мне показалось, что чувствую ее… Причем так явственно, что я даже спросил:
–
И вздрогнул, когда и правда она ответила:
– Привет.
Горло сразу сжало спазмом так туго, что я еле выдавил:
– Привет.
К этой встрече я оказался совершенно не готов. Она говорила и говорила, а я… не знаю, как вообще все это выдержал. Так хотелось сказать, что тоже люблю, что безумно тоскую, но тогда я еще больше себя бы возненавидел… Нет, я не мог снова влезть в её жизнь, прилипнуть к ней как паразит.
За стойкость я вполне тянул на медаль, если бы не противоречивое чувство, что делаю ей плохо. Пусть в конечном итоге это хорошо, но сейчас-то плохо… И в последний миг я все-таки дрогнул. Может, потому что она заплакала, или просто дал слабину. Только Таня вдруг сказала совсем чужим, помертвевшим каким-то голосом:
– Хорошо, я вас больше не потревожу.
Вас? Я не понял её. Она меня вдруг «вы» или о чем речь?
Я окликнул её, но Таня, видимо, уже ушла или не захотела останавливаться. И только когда рядом раздался голос Эли, я понял, что значило её «вас». Вышло, конечно, по-дурацки. Хотелось ей объяснить, что всё не так…
И тут вдруг я услышал, как со стороны дороги кто-то испуганно закричал. Звуки машин, суеты, людские возгласы смешались и накрыли как цунами. Леденящий ужас сковал меня на миг. А затем, словно обезумев, я закричал:
– Таня! Таня!
Метнулся на шум, но Эля, вцепившись в мой локоть, меня остановила.
– Дима, подожди! Ты так сам сейчас под колеса попадешь! Вон там твоя Таня идёт, всё с ней в порядке. О, в троллейбус села…
И точно в подтверждение её словам какая-то женщина совсем рядом запричитала:
– Чуть бабушку не сбили, гонщики эти проклятые! Причем на переходе! Бедная, вон сидит теперь, в себя прийти не может. Хорошо хоть успели затормозить и едва ее задели, но представляю, как она перепугалась. Упала, может, ушиблась даже. И чего эти черти так носятся? Куда спешат?
– На тот свет, видимо, – поддакнула еще одна женщина.
– Дим, ну что едем? – позвала меня Эля.
А я сам как эта бабушка никак не мог в себя прийти. Еле трость удерживал в трясущейся руке.
– Дим? – потянула меня за рукав Эля.
– Ты прости, – облизнув пересохшие губы, ответил я. – Но я сейчас не могу… не сегодня, ладно? Я домой.
– Я уже договорилась, – разочарованно протянула она.
– Прости, я правда, не могу сейчас.
– Это что, ты так из-за бабки расстроился? Испугался, что это Таню сбили? Но нет же, там только бабку эту чуть зацепили. И то вон сидит на остановке живая… жалуется. А Таня твоя целая и невредимая. Позвони ей, если не веришь.
Как ей объяснить, что за эти несколько секунд я сам почти умер?
В общем, вызывал я такси, несмотря на
Тане я звонил и не один раз, но сначала она не отвечала, а потом и вовсе была недоступна. С тяжелым сердцем я лег спать, но стоило задремать, как тут же, вздрогнув, проснулся. Весь в холодном поту и с колотящимся сердцем.
Уставился перед собой в потолок, пытаясь успокоиться. И тут по потолку пополз блик – свет от фар проехавшей мимо дома машины. Я зажмурился, пытаясь стряхнуть дурман в голове. Вдруг это мне снится? Но нет. Открыл глаза – вижу. Тени вижу, очертания мебели, даже собственные руки, которые вытянул перед собой, вижу.
Я подскочил к окну, выглянул во двор. Ночная улица, сугробы, черные силуэты елок, фонари, ограда. Я всё это видел…
30
Всю ночь я не спала, ни на минуту не заснула, прокручивая перед мысленным взором нашу последнюю встречу, мгновение за мгновением. Как он говорил со мной! Какие страшные слова произносил! Разве я могла когда-нибудь представить, что Дима меня оттолкнет, что бросит меня? Поступит со мной так жестоко, так бездушно…
У меня и так с доверием проблемы. Он – единственный, кому я верила, причем безгранично. Как самой себе или даже больше. А он… он попросту раздавил меня. Сломал. Меня прежней больше не будет.
Самое странное, что я не могла выплакать ни слезинки. Веки, сухие и воспаленные, пылали, будто в глаза насыпали битое стекло. Горло судорожно сжималось и разжималось, но ни единого всхлипа не сорвалось с губ. И оттого было ещё мучительнее. Наревевшись до изнеможения, я в прошлые дни хотя бы засыпала, опустошенная. А сейчас от напряжения у меня все мышцы свело, и сама я как тугой комок нервов.
Под утро стало только хуже. Кости и суставы ломило так, словно меня на дыбе растянули. С чего-то вдруг начало знобить, хотя и дома было тепло, и сама я куталась в одеяло. Однако у меня аж зубы постукивали.
Хотела налить себе горячего чая, но еле до кухни доползла. Смерила температуру – и глазам не поверила. Тридцать восемь с половиной. Но с чего? У меня ни насморка, ни больного горла, ни кашля. Я вообще крайне редко болею. И не умею болеть. А такого жара вообще у себя не припомню. У меня даже лекарств в доме никаких, кроме зеленки.
Через час температура поднялась еще на полградуса, и я вызвала скорую. Правда, пока их дождалась, думала, скончаюсь. Мне было настолько плохо, что, я даже не смогла противиться, когда врач скорой предложил ехать в больницу. Хотя больницы с детства ненавижу. Да что там, я даже не помнила, как собрала вещи, как мы ехали, как меня оформляли. Всё было как в дурмане. И потом, уже в палате, мне сразу вкатили какой-то укол, и я, наконец, отрубилась.
Лишь спустя сутки я более или менее пришла в себя и начала осознанно мыслить. Поняла вот, что забыла взять с собой много нужных вещей, ту же зарядку для телефона. Но, к счастью, у соседки по палате оказался сотовый с таким же разъемом, и она одолжила свою зарядку.