Мой человек (сборник)
Шрифт:
Как Илюша не любил подобных разговоров! В юности, наверное, мы говорили обо всем подряд. Как-то трудно теперь это восстановить в памяти. Но со временем он стал одергивать меня: «Не порть настроение себе и мне!..» И я понимала, что он прав. Он прав просто потому, что он мой человек. Я ведь выбрала себе такого человека, которого буду любить больше себя. Кажется, в этом и заключается любовь.
Думая, вспоминая, разглядывая красоты ночной Москвы, я прогулялась по Тверскому бульвару, жалея лишь о том, что нет со мной сейчас Мариши, не разделить впечатлений. А без этого они сворачиваются, скукоживаются – удивительное свойство. Поэтому тянешься за камерой, чтобы потом кому-то еще показать то, что так порадовало
Я пошла было к метро… да взяла и вернулась на Большую Никитскую. Зачем? Сама не знаю, ноги повели. Я подумала – дойду до консерватории, посмотрю, что там… Сто лет не была в консерватории. Тем более одна. С маленькой Маришей мы выбирали концерты ей по силам, чтобы не было скучно. Мариша привыкла постепенно к классической музыке, даже полюбила ее. Только времени теперь на концерты не хватает. А одна я пока ходить никуда не привыкла. Надо приучаться! Это я поняла сегодня, глядя, как дочка уверенно идет туда, куда пригласили ее одну, без меня.
Всё, любящая добросовестная мать, хватит, ребеночек вырос… Приучайся теперь быть одна. Заводи себе кота или собаку. Попугая, хомяка… Нет, пожалуй, с хомяком это я перебрала. Надо такое животное, чтобы с ним можно было разговаривать. Мужчину, например, хорошего, неболтливого, похожего на Илюшу – в молодости, не сейчас…
Я улыбнулась собственным резвым мыслям. И с чего бы моим мыслям быть такими? Сама-то бреду еле-еле… Взглянула на часы – без трех семь, постояла у памятника Чайковскому, глядя, как люди спешат на концерт. Афиш много, не поймешь, что сегодня, у входа висит афиша концерта знаменитого певца, который будет только через две недели.
Не особо раздумывая, я подошла к женщине, державшей перед собой веером билеты.
– Я подешевле отдам, – обрадовалась та, потирая замерзшие руки. – На сегодня. Пойдете?
Я видела в открытую дверь, что в кассу стоят человека четыре, и кивнула. Билеты оказались в партер, совсем близко, и на самом деле дешевые. Я с подозрением взглянула на женщину, продававшую мне билет.
– Все хорошо с билетами? Почему так дешево?
– Да не переживайте! Замена же!
– А что должно было быть? И что будет взамен?
– Так орган же! Бах… Идите, не пожалеете!..
Женщина просто силой втолкнула мне в руки билетик.
Ладно, решила я, посижу минут двадцать, станет скучно – уйду. То, что может быть скучно, я не сомневалась. Не просижу я сейчас со своими мыслями полтора часа на классическом концерте. Была бы скрипка хотя бы, хватала бы за душу, теребила бы, отпилила бы, может, до конца сухую веточку под названием Илюша Комолов, человек, который от счастья обладать Дари Кучкиной сбрил свои прекрасные пшеничные усы… Или играл бы симфонический оркестр – увлек бы меня за собой, затопил бы лавиной музыки, оглушил бы, лишил бы способности размышлять о том, что в принципе непостижимо – почему все так…
Хотя органные фуги Баха, наверное, мне сейчас были просто показаны. Послушаю немного мировую гармонию, иногда это то, чего очень не хватает в бесконечной суете. А сегодня уж точно. Когда попадаешь в невыразимый и необъяснимый словами мир классической музыки, собственное одиночество растворяется в этом мире.
С чего бы это мне быть одинокой? Спросила я сама себя. Второй раз думаю о себе в контексте одиночества. Вот как на меня повлиял Илюшин юбилей. Даже зря я поехала с Маришей. Зачем? Чтобы удостовериться, что меня там не ждали? Так это и сразу было понятно. Я думала, наверное, не отдавая себе отчет, – вот увидит Илья Маришу, скажет: «О, дочка, а где же твоя мама? Ты что, одна ко мне на юбилей пришла? Неужели мама не хочет меня поздравить?» Мариша мне позвонит, а я тут неподалеку, и совершенно случайно в красивом темно-синем платье, с белой розой, которую я сама сделала из льна, с фиолетово-синим жемчугом – ненастоящим, конечно, такого жемчуга
Хотя, если серьезно, я умею подбирать вещи, украшения, умею придумывать костюмы. Это, к сожалению, не моя профессия, но моя суть, возможно, призвание. Когда я вижу человека, я его мысленно украшаю – причесываю так, чтобы ему шло, наряжаю. Когда же я захожу в тканевый магазин, то во мне словно включается целая артель обычно дремлющих художников. Я одновременно придумываю несколько костюмов, платьев, перебирая ткани, трогая их, прикладывая одну к другой, и не могу никак уйти.
Я шью себе и Марише. Больше никому не шью. Как-то уж так повелось еще с тех пор, когда мы жили вместе с Илюшей. Его невыносимо раздражало шитье – если какая-то нитка прицеплялась к его брюкам, он просто взвивался. Если на полу вдруг валялась булавочка, которой я закалывала скроенное, он тут же хватался за пылесос, потому что всегда ходил дома босиком. Я видела, что его раздражает и сам процесс шитья, и самодельная одежда, которая у меня получалась отлично. И шить я перестала, хотя до встречи с ним всегда шила. На портниху я не училась, даже мыслей таких не было. Я окончила биофак МГУ, училась хорошо, два года поработала учителем в школе, вела предмет «Окружающий мир», но потом родилась Мариша, и в школу после декретного отпуска я больше не вернулась.
Когда Илюша ушел, я потихоньку снова стала шить, но только себе и Марише.
Все чаще и чаще я думаю – а вот почему бы мне не открыть свое ателье? Но я совсем не «бизнесмен», я художник, по призванию, и еще, как выражается моя дочь, – ботан, самый настоящий, с ударением на первый слог. Наверное, есть где-то место, где я могла бы реализовывать все свои мечты и придумки, но я пока этого места не знаю и найти не могу.
Художников по костюмам и модельеров – пруд пруди, каждый год выпускаются и выпускаются новые. И найти место, где мне скажут: «Сиди и рисуй, придумывай, а мы будем делать всю работу, на которую не требуется фантазии и придумки», я пока не могу. А может, и нет такого места. Надо это место организовать самой, но я не умею считать деньги. Ничего хорошего или почетного в этом нет. Это бред, но это так. У кого-то спина кривая, у кого-то все из рук валится, руки-крюки. А у меня улетучиваются деньги и никакие финансовые схемы в голове не помещаются.
Подросшая Мариша пытается считать, планировать бюджет, что-то откладывать, а я трачу собранные деньги. Не совсем впустую, конечно. Но и не с умом. Точнее, у меня ум другой. Я этим не горжусь, раза два в год серьезно берусь за самовоспитание – как некоторые садятся на диету или начинают ходить в тренажерный зал. А я пытаюсь планировать, расписывать расходы, каждую копеечку учитывать, не покупать лишнего… Это тошно и нудно и превращает жизнь в заплесневелую бухгалтерскую книгу, в которой когда-то спрятали котлету, она сначала стухла, потом присохла к страницам, промаслила их, и запах – от стухшей забытой котлеты – навсегда остался в твоих жалких расчетах.
Приблизительно на этом месте мои попытки экономить и расписывать жизнь по копеечке заканчиваются и забываются на полгода. Пока я не обнаруживаю, что на отпуск ничего не отложено, сапоги новые не на что купить, зато в коридоре стоят-красуются два мешка материалов для рукоделия. Делай руками красоту и живи впроголодь… «Нет! Так не пойдет», – говорю я и достаю свою тетрадку для записи расходов. На самом деле прелестную тетрадку с переливающимися бабочками на обложке, никакой засохшей котлеты там внутри нет… Слезы есть. Пара слезинок, пророненных по слабости душевной. Иногда на самом деле становится до слез обидно, что твоя работа, вроде бы и востребованная, не приносит тебе никаких материальных благ.