Мой декаданс

Перминов Алексей Александрович

Эпитафия

Здесь лежит первый раз на спине, Кто себе говорил: «Я - поэт!» Желтый лист. Исключенье к весне. Исключенье к рождению - цвет. Он на ветке торчал до конца, А друзья уходили в полет. Говорил себе: «Я - лист венца, Что создатель челом пронесет!» Здесь лежит он, гнилой и корявый, Здесь он славу снискал и почет. Слава с ветки с ним вместе опала - Слишком долго готовился взлет.

«Мои друзья полны тоски и скуки...»

Мои друзья полны тоски и скуки - Тисками держит притяженья твердь. Я наблюдаю их нетрезвые потуги, Исполненные целью - умереть. И

пробиваясь к своей цели непременно, Стирая кровью, как волной, следы, Их действия не лишены измены, Но непременно смысла лишены. Выходят из домов в медовый вечер Прогорклый сахар сердца растопить. Друзья спешат вперед к друзьям навстречу, Которые давно ушли себя забыть. Наверное, они - не те, они - другие. Слепцы, прозревшие вдруг, что они не те. Мои извечные друзья - себе враги, И кроме нет друзей в сей темноте. Жизнь заклиная страстью или ленью, Без страха, без сомнений, суеты, Их каждый новый день, как тень за тенью - Еще одна могила для мечты. О, сучье племя! Мои братья. Твари. Пред вами на колени я встаю, Погибшими на этом поле брани. Я допою, допив отраву на краю.

Сколько

Сколько погибло за зиму? Как огонь жрет табак… Смерть - пепел. Жизнь - дым. К небу дым, в землю прах. В землю прах любого сорта. Любой дым - в небо, безмерно. Остановилось сердце. Пустая аорта. Какая разница сколько, верно?

«Страх «песнею песен» стучался...»

Страх «песнею песен» стучался Весенней дорогой с Варшавы. Считал эшелон в рельсах шпалы В ударах немецкого марша. «Ихъ штербе» чернело в вагоне. Светало в оконце. Освенцим Встречал на намытом перроне Нас дымом из труб в небосклоне.

«Кричу, что есть сил - зову богатыря...»

Кричу, что есть сил - зову богатыря. Все, что сделал когда-то он, выходит, зря. Он стоит на горе и сжимает меч. Кажется, что вечно сможет мир беречь. Но время идет, а камень на месте. Чуть больше полвека - и старые вести. И снова о том же газеты шуршат… Травой поросли могилы солдат. Знамя обреченных в потухшем мертвом небе. Что такое жизнь, когда на мире крест! Люди продали души - люди злобные звери. Поступь эволюции - сильный слабого ест. А сильных пожирает тот, кто самый сильный. Он не знает жалости, он для всех отец. От жженых книг воздух стоит дымный, От жженых душ, умов и сердец.

«Дождь пилит пьяно, сопливо...»

Дождь пилит пьяно, сопливо. Я одет модно, прохладно, Как перезревшая слива. Скоро зима. Все нескладно. Скоро столыпинский транспорт. Скоро чифирь и этапы. Скоро дневального рапорт. Порт суда выкинет трапы.

«Я ломаю каноны...»

Я ломаю каноны, Я грожу адом аду, Завсегдатай салонов, Пью пивную прохладу. Я срываю все штампы. Ставлю зеркало - черту. Снов растворы из ампул Прогоняю в аорту.

Бумага

Как трудно быть бумагой. Чистой и гладкой. Безупречно белой. Белее мела. Когда тебя пачкают разные взгляды Черными мыслями для грязного дела. Сеют, что хотят на снежное поле… Стерпит! Она вед бумага, не более.

Пропаганда

Режет

пристальный взгляд пропаганды, Плоть исходит подкрашенной кровью. Твой химический запах лаванды Веет в ноздри рекламной любовью. Распаляет цветастая юбка Тыл зрачков атропиновой смесью. Мозг впитал безразборно, как губка, Городской смог застроенных весей. Пелена из афиш и листовок, Из обрывков настенной пастели. Из мозаики, где каждый осколок Равноценен отсутствию цели.

«Сетки экранов Ти Ви...»

Сетки экранов Ти Ви Новые головы ловят, Кормят плебейскую радость Кровью людской, людской страстью. Крайняя плоть, обнажаясь, Скалит натруженный анус. Шкрабают зайцы «плейбоя» Пенисы, груди, вагины. Славный сплав пряника с плетью Карами правит законов. Светочи судных знамений - Выборы «Подлеца года». Брага эстрадных религий На дрожжах денежных знаков От продаж ветхих заветов, От продаж выходов в вечность. Храм криминальных моралей. Мода на сильную руку. Время растленного детства. Время бессрочных абортов.

Герника

От людей остались цифры. Смерть и ненависть - война. Герника - слово без рифмы, Апрель, 37 год, весна. По асфальту реки крови Из обрубков людских тел. Кирпичи кричат от боли Из разрушенных капелл.

Остаться

Звезду Давида придавило прицелом. Нации Дарвиновской классификации. Регистрация человеческих единиц мелом. Быть смелым - это просто остаться. Быть бесстрашным - это быть собою, Когда уходишь, чтоб не возвращаться. Когда смерть тебе могилу роет, Не предать - это просто остаться. Когда боль вырывает все нервы, Отрезая от жизни осколки, Оставайся немногим, что верно, Что не в силах сожрать людоволки.

«Перфорировано небо с облаками...»

Перфорировано небо с облаками - Язык судьбы, грядущих перемен, Ток бирюзовых, стариковских вен, Художника слепого гобелен - Продавлено азонными тисками.

«Лихая боль нахально топчет волю...»

Лихая боль нахально топчет волю. Я в четырех стенах стенаю в эту ночь. Война здесь кончилась, там нету конца бою. Здесь звезды к звездам, там меня уносят прочь. Я просыпаюсь с криком в чужом теле. Моя душа лежит с ножом, в крови. Мы были для них цели для прицелов, И были цели для прицелов нам они. Мальчишка был там, как и я, распятый. Лица не помню. Только имя, званье, срок. Конверт с письмом от мамы весь помятый. Разорванный на клочья в миг висок. Спаситель из новейшего завета, Он шел уверенно. Он знал, куда идти. По лестницам из солнечного света, По цинку памяти последнего пути. Шрапнель свинцовым ядом легла в грудь мне. Я вытираю о подушку кровь. В наших слезах умыли руки судьи За всю надежду, веру и любовь.

На паперти

Картины на паперти. Тратьте монеты. Творенья для быта. Родившись мертвы. Утонет Тибет в тоске интернета, В Москве инквизиции вспыхнут костры. С приветами к Зевсу летят космонавты, С распятием правды, с распятием лжи. Все сны и мечты зарисованы в карты, И ночью вас гложат безличья ножи. Искусство на паперти. Что? Вдохновенье? Когда на конвейер картины кладут. Отсутствие жизни отвергнет старенье, Создав мертвым духом сознанья уют.