Мой домовой — сводник
Шрифт:
Он резко отстранился и крутанул руль. Ненавижу самозаводящиеся машины! Никогда не знаешь, когда их водителей понесет не в ту степь! И ненавижу, когда сигналят. Мы никуда не опаздываем. Что он завелся?! Самовоспламеняющаяся жидкость’ Да, да, вместо крови у него!
— Витя!
Он не повернул головы. Может, не время? Может, дорога действительно тяжелая?
— Витя, я с тобой не из-за школы…
— Я знаю, — буркнул он, не дав мне договорить. — Ты это уже говорила.
— И не из-за кота, — уже зло вставила я, решив не впутывать
Виктор молчал.
— Я просто хочу сделать с тобой то, что не делала с другими.
Теперь и я замолчала. Пусть думает, что хочет. Я все равно не знаю продолжения фразы. Понимаю лишь одно — это действительно все другое. И дело не в дорогом костюме на мне, не в украшении, которое я бы никогда в здравом уме себе не купила, даже не в том, что я сейчас войду в офис под руку с боссом сестры, волей- неволей показав ей, что мы не стоим больше на одной ступеньке. Нет, вот это и главное… Я давно опередила ее на лестнице: я ушла из дома, я брала от матери лишь два подарка в год — на Новый год и в день рождения — и, наверное, потому могла не оглядываться на ее мнение, зная, что ни словом, ни делом не позорю семью. Я — ее гордость.
Я состоялась как профессионал. Я была довольна своими результатами как педагог. Я не была довольна состоянием своего кошелька, что правда, то правда. А вот мать была недовольна состоянием моей постели. Может, она видела больше, чем могла увидеть я? Как часто я вспоминала в течении дня Вадима? Почему мы почти не перебрасывались с ним эсэмэсками? Почему мы не обсуждали с ним мою работу? Только деньги, когда выбирались куда-то вдвоем? Почему?
— Я хочу почувствовать себя женщиной, — озвучила я наконец нечто новое. Вот он, недостающий кусок моего жизненного пазла. — Ты сказал, что с тобой это можно сделать.
— Чувствуй, я ж не против, — почти усмехнулся он, продолжая буравить взглядом задний бампер чужой машины. — Только не спрашивай меня, что тебе надо для этого сделать. Я честно не знаю. Но сделаю все, что скажешь. Да езжай ты уже, козел! — он занес руку, но сдержался, не посигналил. — Баба, так и знал… Кстати, я врал, когда говорил, что с тобой за рулем мне будет спокойнее. Но бесправной ты у меня не останешься. Поняла? И ездить, как это дура, не будешь, обещаешь?
Я кивнула. А что я еще могла сказать?
— Это вообще женская машина. Я куплю себе мужской вариант.
— Порше Кайен?
Теперь он повернулся ко мне. Всего на миг. Но его обжигающего, как перец, взгляда мне хватило, чтобы поджечь щеки.
— Тогда ты останешься без медового месяца и без подарка на Новый год. И, не один, наверное. Ведь надо будет делать тюнинг, а то не солидно, если он не будет рвать с места до двухсот пятидесяти… А то как в пробках ездить!
— Ты сейчас прикалываешься?
— А ты как думала? У нас теперь строгая экономия семейного бюджета. Возьмем Лексус? Он не так сыпется, как БМВ? Или сначала купим
— Что же за платье ты хочешь купить? — спросила я, боясь уже не воспринять шутку шуткой или наоборот.
— Которое понравится Глебу. Мы же делаем праздник для него, верно?
Нет, Витенька не в состоянии пока говорить со мной о собственных чувствах!
— Конечно, для него!
Для других мы праздник не сделали: вошли в офис не под ручку. Поздоровавшись со всеми любопытствующими, Виктор сказал:
— Все с Ириной заочно знакомы, так что не будем тратить время на формальности,
— потом повернулся к Арине, стоящей по стойке смирно со взглядом, направленным мимо меня. — Когда придет господин Сергеев, пусть сразу проходит ко мне, без звонка. Через пятнадцать минут после этого принеси, пожалуйста, три кофе.
До одиннадцати оставалось целых полчаса. Но это время Виктор Анатольевич забрал себе. Я сидела в кресле у его стола напротив еще одного пустующего и молчала. Не вслушивалась в телефонные разговоры. Мне до них не было никакого дела. У него свой бизнес, у меня свой. И сейчас это еще не школа. Я послала сестре эсэмэску: "Пожалуйста, выпей со мной кофе в час", и получила моментальный ответ: "Только если ты платишь", "Я плачу"… И ударение можно было ставить на оба слога.
Наконец явился господин Сергеев, и от его чопорности я ощутила себя школьницей перед директором школы, чувствуя за собой отсутствующую вину. Мне и кофе встал поперек горла. Может, конечно, сестра от души сцедила мне в чашку своей желчи?
Владимир Юрьевич напротив был предельно со мной вежлив, не задал ни одного личного вопроса до самого конца беседы, и то адресовал его господину Веселкину лично:
— На какую фамилию будем оформлять документы?
— На мою, — ответил он тут же.
И я подняла на него глаза: как это, с чего вдруг?
— С женским окончанием, — добавил он, тая улыбку. — Ну сами подумайте, Владимир Юрьевич, разве может она оставаться Никитиной, когда она теперь Витина?
И господин Сергеев впервые улыбнулся.
— Когда свадьба? Я подготовлю все документы и потом просто впишу паспортные данные.
— Тринадцатого мая, — ответил Веселкин.
Мы оба вскинули на него глаза.
— Тогда я займусь этим в понедельник. Во вторник принесете новый паспорт. Никаких проблем сделать его за один день. Я помогу.
— А не могли бы вы сначала позвонить жене по поводу воскресенья?
Юрист снова улыбнулся. Холодная, всепонимающая улыбка, от которой берет оторопь. Или от назначения дня свадьбы, когда мы не подали еще никаких документов.
— Ясно. Сфотографируйте паспорта и киньте мне на электронку. Я все сделаю. Вам на набережной, да, раз это воскресенье? Время сообщу позже. А, если не секрет, почему именно тринадцатого? Чтобы не тратить на пустяки рабочий день?
— Нет, потому что я женюсь на ведьме!