Мой друг Иисус Христос
Шрифт:
Я лежу посреди комнаты не в состоянии нормально дышать, не могу сдержаться и не наделать в штаны. Все выходит намного более неэстетично, чем планировалось. На лестницу выходит еще несколько человек. В мою дверь вновь колотят и стучат, но с гораздо большей силой. Мои веки ползут вниз, а я пытаюсь из последних сил не дать им сомкнуться, как вдруг дверь подчиняется напору. Прежде чем я теряю сознание, передо мной мелькает испуганное лицо Сес. Какая все-таки замечательная смерть!
Но нет, я не умер. Напротив, этот случай дал мне надежду: Сес сделала выбор, который продемонстрировал, насколько я важен для нее, ведь, пока она
Придя домой, Сес увидела раскаленного от гнева возлюбленного. Он только что уложил Алана спать, поэтому не стал кричать на Сес, но и без криков был достаточно разгневан. Сес пыталась объяснить ситуацию, но Бриан не хотел ничего слушать. Как можно оставить шестимесячного ребенка одного?! Сес опустилась в кресло и не обращала внимания на недовольство Бриана. Она даже не пыталась оправдываться. Это разозлило Бриана еще больше. Почему она не просит прощения? Почему она не обещает, что подобного больше не повторится? Она не могла ничего пообещать. Сес искренне жалела о том, что поступила так со своим маленьким сыном, но ведь ее «малыш» собирался покончить с собой.
Нас только двое
В отношениях Сес и Бриана возникли большие сложности. Одно неосторожное слово в мой адрес, и Сес начинала кричать на Бриана, пока у нее в глазах не появлялись слезы. Тогда она уходила в другую комнату, плакала там и ждала, что Бриан попросит прощения, но Бриан упорно не хотел просить прощения, потому что считал меня маленьким засранцем. Ни один из них не хотел пойти на уступки.
Их квартира была для меня закрыта. Бриан не желал видеть меня, и мы с Сес встречались в ресторанах, в музее или ходили в кино. Постепенно Сес стала связывать свои проблемы и терзания с домом, и я неожиданно стал для нее отдушиной. Это был замечательный период, мы сблизились почти так же, как в первые годы после смерти родителей. Мой узел все еще был при мне, но он больше не пронзал и не раздирал меня изнутри. Он лишь изредка давал о себе знать слабым покалыванием, чтобы я не думал, что я в полной безопасности. Ее забота стала теплой, спокойной, с оттенком грусти, она придавала мне силы и энергию. Ей очень хотелось бы, чтобы моя жизнь стала нормальной, чтобы у меня появились девушка и друзья, но мне для ощущения радости вполне хватало Сес.
Как-то мы сидели в японском ресторанчике на Страндвайен, и она осторожно рассказала мне о том, что начала делиться своими переживаниями с Иисусом.
– Ты разговариваешь с Иисусом?
– Да, я каждый вечер молюсь.
– Зачем тебе это?
Я пытаюсь уцепить палочками нигири, но у меня плохо получается управляться с ними, и в конце концов я беру суши рукой и макаю в соевый соус. Сес жует очень медленно, так что отвечает не сразу. Она явно смущена. Прожевав, она говорит:
– Мама тоже так делала.
– Мама из Ютландии. А ты никогда не верила в Бога.
– Нет, и сейчас не верю. Мне просто нравится то, что говорит Иисус.
– Например?
Сес берет в рот кусок рыбы и медленно пережевывает его. Я терпеливо жду. Она думает.
– О любви, утешении и прощении. И Он всегда слушает меня.
– Ты можешь поговорить обо всем со мной.
Сес мотает головой:
–
Я не понял. Сес не относится к тому типу людей, которым вера жизненно необходима.
– Все равно как-то странно.
– Это для тебя. Ему достаточно просто слушать, так чтобы я хоть кому-то могла все рассказать. Мне больше ничего не нужно.
Но, несомненно, ей было нужно больше.
Силье
Впервые после Мириам я влюбился. Я встретил ее в своем любимом месте – в баре «Санкт-Педер». Я часто ходил туда один выпить пива – садился где-нибудь и сидел до самого закрытия, а потом шел домой, чувствуя себя таким же, как все. Она сидела за столиком с темноволосой девушкой, похожей на мальчика, и тощим парнем. Они говорили обо мне, но не с осуждением, а скорее с любопытством. Вдруг тощий парень оказался передо мной:
– Привет, я Якоб. Я из компании вон той красивой блондинки, которой ты показался очень симпатичным. Не хочешь пересесть к нам?
Я удивился, и мне удалось только пробормотать:
– Почему бы и нет, с удовольствием.
Я уселся рядом с блондинкой, которую звали Силье. Она смущенно улыбнулась мне. Напротив нас сидело двое ее друзей. Якоб спросил довольно равнодушно, чем я занимаюсь.
– Ничем. Я ничем не занимаюсь.
– Ты безработный?
– Нет.
– Учишься?
– Нет, ничего не делаю.
– А на что же ты живешь? – парень удивился.
– Я богатый.
Тут в разговор вступила темноволосая девушка, ее звали Камилла.
– А откуда у тебя твое богатство? Сам заработал?
– Нет, родители.
– Ты живешь на родительские деньги? Разве это не стыдно? Мне даже на билет домой они не дают денег.
Я безразлично пожал плечами. Не она же посчитала меня симпатичным, так что мне было все равно, что она про меня думает.
– А они как, рады, что ты бездельничаешь?
– Не знаю.
– А они чем занимаются?
– Они погибли…
За столом повисло молчание. Я не знаю, правильно ли поступил, но я сказал:
– Они погибли в автомобильной аварии, когда мне было тринадцать.
Они все еще молчали.
– И моя мама оставила очень много денег.
– Мама? – заинтересовалась Силье.
– Да, мама. Она была поп-певицей, а отец – почтальоном.
Силье проявила любопытство:
– Твоя мама была поп-певицей и погибла в аварии?
– Да, отец заснул за рулем.
– Твоя мама Грит Окхольм?
В ее голосе звучала надежда.
– Да, именно.
Вновь настала тишина. Они тревожно переглядывались, и Силье наконец осмелилась сказать:
– Я – солистка, Якоб – басист, а Камилла – гитаристка в группе «Грит Окхольм Джем».
Силье весь вечер говорила о недооцененной глубине маминых песен, о мелодиях дивной красоты, к которой никто из отечественных исполнителей так и не смог приблизиться. Она много улыбалась, прикасалась ко мне и нежно смотрела мне в глаза. Я совершенно не привык к такому вниманию со стороны красивых девушек, а потому ужасно растерялся. Я заикался и говорил что-то невпопад, а затем нервно улыбался, но чем больше я терялся, тем чаще она прикасалась ко мне. Мое тело не вмещало меня. Спустя некоторое время те двое ушли. Они вежливо попрощались, даже не пытаясь позвать Силье с собой, и оставили ее со мной наедине. Я краснел и запинался и совсем не выглядел опасным.