Мой друг Иисус Христос
Шрифт:
– Я подумаю, но их предложение должно быть очень привлекательным для нас.
Они получают сто пятьдесят тысяч крон за каждый концерт. Они выступят всего с тремя концертами: на двух исполнят мамины песни, а на третьем – собственные песни Силье. Итого: четыреста пятьдесят крон. Карен хотела, чтобы мы поторговались. Принципиально, чтобы люди получали столько, сколько они достойны получить, и никак не больше. Группа хорошая, но не стоит 450 тысяч.
– Это они делают нам одолжение, – сказал я, прекратив дальнейшее обсуждение.
– Ну и как же вы теперь называетесь? (Пауза.) Ну ладно.
Марианна положила трубку и взглянула на нас:
– Они больше не «Грит Окхольм Джем», они теперь «Ансамбль Силье Кьер».
Видимо, Силье решила, что это будет последний раз, когда она выступит с песнями матери. Она ничего нам не объясняла, просто мы должны были принять это как должное.
Мы обещали рекламировать концерты группы под таким названием. И я начал рассказывать про Силье во всех своих интервью, называя ее «самой талантливой певицей Скандинавии». Мы поместили ее на верхнюю строчку плаката, который развешивали по всей стране. Они не просили об этом, но мы делали все возможное, чтобы угодить Силье.
Силье немного смутилась, увидев, что ее имя на плакате стоит первым, учитывая, что у нее никто не спрашивал, но Камилла рассказала Марианне, что Силье это польстило. Так что мы продолжали в том же духе.
Они не хотят выступать перед уже известной группой, потому что в таком случае их могут принять за группу на разогреве. Они должны быть хедлайнерами, и их третий концерт должен замыкать фестиваль. Во время выступлений они не хотят жить в Тарме, так что мы заказали им номера в отеле «Вестюден» в Скьерне. Кроме того, мы должны позаботиться о предоставлении им полностью оборудованного автобуса на время фестиваля, где они смогут отдыхать. Мы нашли такой автобус и удостоверились, что в нем есть все, что они могут пожелать.
Мне не разрешалось присутствовать на двух первых концертах. Иначе Силье испытает сильный стресс. Но я должен присутствовать на третьем. Причем обязательно. Это очень важно. Марианна поинтересовалась – почему, но Камилла отказалась говорить.
– Она что, собирается рассказать всем о том, что сделал Николай?
– Возможно. И вы не можете ей запретить.
Мы должны встретиться в их автобусе спустя час после последнего концерта. Если я попытаюсь увидеться с ней раньше, я могу забыть о беседе с ней. Камилла не скрывала, что Силье боится встречи со мной, и если я буду вести себя неподобающе в каком бы то ни было смысле, всякие переговоры тут же прекращаются. Так что правила встречи устанавливают они, а не я.
Несмотря на то что мы приняли все условия, перечисленные Камиллой, Силье все еще сомневалась. За две недели до начала фестиваля Камилла сказала, что нужно уже принять то или иное решение. Она спросила у Силье при остальных членах группы (которые вернулись с уверенностью, что они должны войти в долю), выступают они или нет. Силье разозлилась, почувствовав себя загнанной в угол, но так или иначе необходимо было дать какой-то ответ, и она сказала, коротко и определенно:
– Играем.
В репетиционной наступило всеобщее ликование.
Камилла тут же позвонила Марианне:
– Она согласна.
Марианна вздохнула с облегчением:
– Отлично. Ты уверена?
Камилла молчала, но Марианна слышала ее пыхтение.
– Камилла?
– И пусть он к ней не прикасается.
Тарм в восхищении
Мы рассчитывали, что на Пасху приедет максимум восемь тысяч иногородних гостей (на самом деле
Я был своего рода пресс-секретарем. Я устраивал фестиваль в честь своей матери в ее родном городе, и все радиостанции, телеканалы, газеты и журналы держали руку на пульсе. Могенс пребывал в диком возбуждении: Тарм ежедневно упоминался в центральных СМИ. Такого еще никогда не было, и Могенс говорил о беспрецедентной рекламе. Самый радостный момент для него был, когда «Политикен» написала, что Тарм и Скьерн находятся в отношениях старшего и младшего брата, причем Тарм играет роль старшего. Он даже повесил эту статью у себя в кабинете. В своем интервью газете «Дагбладет» я назвал его политиком с перспективами и сказал, что, если бы к маме тогда приехал он, она согласилась бы выступить в Тарме. Во время нашей очередной встречи он положил передо мной это интервью, хлопнул меня по плечу и сказал:
– Спасибо тебе, Николай.
Весь город пребывал в приятном возбуждении, но это был не просто восторг. Это было еще и облегчение. Точнее, восторг от облегчения. Они много лет обожали мою мать, но их обожание так и не стало взаимным. А фестиваль убеждал в том, что их любовь была не напрасна. Я словно говорил от лица своей матери, что я люблю их, причем так сильно, что готов тратить на них свои миллионы. Чем ближе к фестивалю, тем больше я ощущал на себе почти насильственную доброжелательность. Люди ни с того ни с сего кидались обнимать меня на улице, не произнося при этом ни слова. Странно было чувствовать себя частью всеобщего восторга, когда я всю жизнь старался избегать матери. Но я больше не желал убегать. Фестиваль – мой шанс обнять маму и наконец дать ей обнять себя.
Я чувствую себя не менее значимым
Со мной связался мой банковский консультант. Он деликатно сообщил мне о том, что за год я потратил пятнадцать миллионов.
– Но я же еще не обанкротился, правда?
Он поспешил сказать:
– Нет, нет, конечно.
Я ненавижу, когда объявляются сотрудники банка, и они это прекрасно знают.
– Я просто решил, что вам нелишне будет узнать, что ваши траты выходят из-под контроля.
– Все под контролем. Я трачу ровно столько, сколько надо.
Я по-прежнему был богат, к тому же я рассчитывал найти работу, как только все закончится. Я даже взял на почте бланк соискателя. Я буду почтальоном в Тарме. И у меня не было никаких причин стыдиться этого, ведь я не отец. Карен ужасно гордилась моим решением: оно показывало, что я один из них. Она тут же рассказала об этом Биттен.
Отрывок из интервью радиостанции P3
Накануне фестиваля мы с Могенсом дали интервью на радио. Мы выступали в СМИ неоднократно и были уже довольно известны. Но до этого в основном говорили о моей мотивации. Естественно, я много рассказывал о маме и ее отношении к городу. Теперь меня расспрашивали о моем собственном отношении к Тарму. А Могенс сопровождал меня в качестве невероятно разговорчивого оруженосца.