Мой друг работает в милиции
Шрифт:
Между Кузьмоловом и Токсовом начались горы и спуски, знакомые по давнишней поездке с Димкой и его отцом. У меня защемило в груди, и вдруг мне стало совершенно безразлично, что будет со мной дальше. Выйдя из электрички, я равнодушно проследовал за Борисом Всеволодовичем, и вскоре мы вошли в здание универмага.
В отделе радиотоваров действительно стояла небольшая очередь за лентой. Как обычно, Марина Владимировна начала болтать о пионерском лагере и вытолкнула меня вперед. Продавщица, аккуратная девушка в синем халатике с кружевным воротничком, внимательно осмотрела
Мы долго стояли у прилавка, и я равнодушно оглядывал отдел, когда мне снова померещилось среди покупателей Димкино лицо. Я сделал шаг в ту сторону, и тут же Олег Николаевич крикнул:
— Шеф, мотай! Милиция!
Борис Всеволодович и Марина Владимировна метнулись к дверям. Олег Николаевич хотел выбежать за ними, но ему навстречу бросился Димка — самый настоящий живой Димка. Я кинулся на помощь, но Олег Николаевич, сцепив руки, ударил Димку по голове, и тот упал, ударившись при этом о дверной косяк.
На улице резко затормозили милицейские «газик» и мотоцикл. Двое в форме схватили за плечи Олега Николаевича. В дверях появился еще один милиционер, лейтенант, в котором я с великим изумлением узнал Шурикова.
Откуда-то появился Алексей Иванович и бросился к Димке. Взял его на руки и понес к подоспевшей машине «Скорой помощи». Шуриков остался со мной.
— Эх, ты! Рассказал бы про все Алексею Ивановичу, ничего этого не было бы. И вообще накрутил ты дел! Хорошо еще, Димка с вокзала позвонил, за тебя боялся. Ну, пошли. Носильщика взяли, надо остальных искать.
Я посмотрел на него, не понимая. Шуриков усмехнулся.
— Носильщик — это прозвище одного из твоих благодетелей. Второй называет себя Усатым, третья — Лиса Алиса. Есть люди, которым клички больше подходят, чем имена.
Олега Николаевича увез мотоцикл. Мы влезли в «газик», где рядом с шофером уже сидел Алексей Иванович.
В рации водителя затрещало, далекий женский голос позвал:
— Пятьдесят второй, пятьдесят второй, я — «Сокол», я — «Сокол». Как слышите меня? Прием.
Алексей Иванович поднес ко рту маленький микрофон.
— «Сокол», «Сокол», я — пятьдесят второй. Слышу вас хорошо. Прием.
— Сорок девятый взял на борт Носильщика, двигаются к Токсову. Вам — пляж, искать женщину, приметы уточнить у мальчика. Прием.
Шум рации прекратился. Алексей Иванович обернулся ко мне. Дальнейший наш разговор состоял из быстрых коротких фраз.
— Во что одета Марина Владимировна?
— В белой кофте… В юбке… В руках сумочка.
— Какого цвета юбка?
— Белая с цветами — желтыми и коричневыми.
Мы с Шуриковым вылезли из «газика» и вышли на откос, с которого открывался пляж, переполненный людьми. Мне показалось, что в такой массе народа просто невозможно найти одного человека, но Шуриков, когда
— Ты думаешь, мы здесь одни?
Мы двигались медленно. Многие из загоравших располагались не у воды, а на полянах между деревьями, и нам приходилось то спускаться, то подниматься. Несколько раз мне казалось, что я вижу Марину Владимировну, но, подойдя ближе, я убеждался, что ошибся. Вдруг возле густого куста можжевельника я наткнулся на тщательно расстеленную юбку знакомой расцветки, рядом с которой стояли белые босоножки. Шуриков все понял с одного взгляда.
— Ага, — сказал он, — хозяйка, значит, купается. Ну-ка, давай сюда.
И он потянул меня за куст можжевельника. Мы стали ждать, но на поляну никто не выходил. Почему-то меня била дрожь. Шуриков негромко сказал:
— Не трусь! Теперь хуже не будет.
И вдруг подался вперед. Сквозь пушистые колючие ветки я увидел, что от озера к нам поднимается девушка в купальном костюме. Она подошла к вещам и в недоумении отшатнулась. Оглянулась, отошла немного, словно не узнавая места, и наконец подбежала к пожилой паре, сидевшей неподалеку. Шуриков кивнул мне — идем, мол, — и вышел из-за куста. Тем временем девушка привела пожилую пару к своей одежде и стала что-то говорить, разводя руками.
— Что случилось, девушка? — спросил Шуриков.
Та обернулась.
— Вы давно здесь? У меня пропало платье.
— То есть как это? — удивился Шуриков, но мигнул мне в сторону Алексея Ивановича, который тоже показался на берегу довольно далеко от нас.
— Я пошла купаться и оставила здесь платье, голубое, в горошек. А теперь вот пришла…
Я не слышал, что она рассказала дальше, потому что во весь дух бежал к Алексею Ивановичу. Увидев меня, он заторопился навстречу.
Я рассказал ему обо всем, и мы поспешили наверх.
— Прошу в мою машину, — сказал он девушке, затем повернулся к нам с Шуриковым: — И вас как свидетелей.
Сам он еще задержался на месте, расспрашивая всех загоравших, не видел ли кто-нибудь здесь женщины в голубом платье. Наконец одна из женщин сказала, что четверть часа назад, когда сама она с ребенком спускалась к воде, ее чуть не сбила с ног темноволосая молодая женщина. Она взбежала наверх и тут же села на автобус, шедший до вокзала.
Алексей Иванович первым влез в «газик», и через плотно закрытую дверцу машины до нас донесся треск рации. Затем сели и мы. В поселке было людно, водителю приходилось то и дело притормаживать. Когда мы подъехали к вокзалу, электричка уже ушла.
Я растерянно глянул на Алексея Ивановича.
— Спокойно, — сказал он и повернулся к девушке. — Мы сейчас отвезем вас домой. Очень прошу вас, дойдите до отделения милиции и напишите заявление о пропаже. А эти сувениры, — он показал на одежду Марины Владимировны, — мы заберем с собой.
Мы высадили незадачливую купальщицу у ее дома и выбрались из поселка. Косогоры и сосенки замелькали навстречу. Алексей Иванович включил рацию.
— «Сокол», «Сокол», я — пятьдесят второй. Как слышите меня? Прием.