Мой личный доктор
Шрифт:
Ткаченко, глубоко вздохнув, садится рядом, при этом он задумчиво потирает свой щетинистый подбородок.
— Давайте подведём итоги, Ульяна Сергеевна. Первый раз я был виноват, согласен, хотя вы и не соблюли технику безопасности, но допустим. Второй раз, имея вывих пальца, а значит, нестопроцентную работоспособность, вы, Ульяна Сергеевна, напялили туфли на каблуках, что в принципе опасно и вредно. Эта нагрузка может привести к появлению натоптышей.
— Лучше бы у меня образовались натоптыши, чем чёрт принёс меня в вашу дорогущую частную клинику! У меня просто болели руки
Константин смеётся.
— Простите, но третий раз вы упали на работе в шести километрах от меня, — разводит руками. — Так что тут я тоже ни при чём.
— Если бы у меня не была подвёрнута нога, я бы не упала!
— Ну а в четвертый раз — согласен, не досмотрел. Потерял бдительность.
Слушаю его, поддерживаю этот нелепый диалог и качаю головой, сокрушаясь.
— Я так устала быть уродом, — саркастично страдаю, в шутку изнывая, прикалываясь над ситуацией.
Хотя, конечно, в каждой остроте только доля юмора, потому что теперь я как недоделанный кузнечик с кривыми лапками.
Наигранно хнычу, трагично откидываясь на спинку стула.
— Вы не урод, Ульяна Сергеевна, вы очень даже красивая женщина. А гипс скоро снимут.
Он, безусловно, бабнитолог, но от его комплимента по телу непроизвольно растекается тепло.
— Ой, да бросьте, Константин Леонидович, вы это всем говорите.
— Вы живёте одна или с кем-то?
— А это вам зачем? — перепуганно поворачиваюсь к нему, а он, словно в нас встроены магниты, — ко мне.
— Ну вам сейчас просто необходим помощник в быту.
— У меня гражданский муж и двое маленьких крикливых детей.
Ткаченко ещё какое-то время смотрит на меня, затем опускает голову и отворачивается.
Начинаю ржать.
— Вы бы видели себя, Константин Леонидович!
Он в недоумении и не понимает, правду я сказала или соврала. В этот момент из туалета возвращается Майка. Она так быстро бежит к нам, что я не могу сдержать усмешки, подруга явно опасается, что мы успеем что-то дурное. Ну да, стратегически важные части тела у меня ещё не под гипсом, при желании можно извернуться. И по фиг, что мы находимся под дверью рентген-кабинета. Мне даже показалось, что Майя с нами и внутрь зайдёт, чтоб исключить разврат на столе под аппаратом(эх, забавные снимки могли получиться!), она вообще не хотела от нас отлипать. Но организм взял своё.
— Ну что, есть перелом? Или нет? — Садится она не со мной, а с доктором, по другую сторону от Ткаченко.
Надо же, прям удивила, забеспокоившись. Она, конечно же, поехала с нами на снимок. Залезла к нему на переднее и всю дорогу до больницы дурила мужику голову.
— Нет. Перелома нет, — сообщаю я ей.
— Слава богу! Костя, ты такой молодец, так оперативно отреагировал, во всём разобрался! Я восхищаюсь тобой, как специалистом. Всё же врач — это профессия свыше, — щебечет моя подруга, не затыкаясь.
В этот момент у Ткаченко звонит телефон. Его вызывают, апеллируя тем, что он по слухам и так в больнице. Доктор пытается спорить, но в итоге соглашается.
Майка старается продолжить
— Майя, если не угомонишься, то следующий раз придётся по голове!
Доктор Ткаченко, извинившись, покидает нас, а мы идём к лифтам и спускаемся на первый этаж, где полно народу. Травматология привычно набита под завязку. Майка грустит и неожиданно сильно желает выпить кофе, тянет время, опять на что-то надеется, мы застреваем у автомата.
Двери приёмной распахиваются, и в травматологию толкают каталку. Дежурный врач скорой помощи, разгоняясь, ввозит частично раздетого полуживого человека. Катит его мимо нас, дальше по коридору. Туда, где его уже ждёт полностью переодетый в белый рабочий костюм и совершенно собранный Ткаченко. Мы прижимаемся к стене, чтобы не мешать движению.
— Всё произошло молниеносно, Удар, лязг и грохот, — хрипит пациент.
— Сознание он не терял, вырезали из искорёженной машины, ввели препараты, — врач скорой называет вещества и дозировки, — наложили шину.
Пациента закатывают в одно из помещений, в суматохе двери остаются распахнутыми.
— Прошу вас, только не режьте кофту. Это моя любимая кофта, — бредит пациент.
— В шоке. — Подходит к каталке Ткаченко, светит фонариком в глаза.
Вместе с медсестрой разрезает остатки штанов, проводит первичный осмотр, затем начинает перечислять:
— Так, тут, скорей всего, закрытая черепно-мозговая, сотрясение головного мозга, закрытый вывих левого бедра... Тут больно? А так? А здесь чувствуете? — Пациент стонет. — Закрытый перелом большеберцовой кости, открытый оскольчатый перелом левой голени со смещением, рваные раны левой голени, открытый вывих фаланг всех пяти пальцев левой стопы, рваные раны левой стопы, травматический шок второй степени. Вы записываете? Или нет? — гаркает на медсестру. — Готовьте операционную. И передвижной рентген пусть уже прикатят наконец!
Открыв рот, слежу за Ткаченко. Сейчас Константин Леонидович, по-другому я не смею называть его, просто бог своего дела.
К нему присоединяется ещё один врач, кажется, заведующий отделением, они вместе проводят осмотр и опрос пациента. Распашные двери то открываются, то закрываются, отчего звук то появляется, то исчезает.
— Ой-ой! Думаю, что тут по меньшей мере пять вывихнутых плюснефаланговых суставов стопы. Костя, что делаем?
— Вправлю левое бедро, наложу аппарат наружной фиксации голени, ну и надо оперировать.
— Ты лучший! — Хлопает Ткаченко по плечу незнакомый мне врач. — Дерзай. Только тебе такое под силу. А я пойду разделю поступающих пациентов на плановых и экстренных. Что-то мы зашились. С выходного пришлось тебя дёрнуть. Прости.
Ткаченко кивает.
Прижавшись к друг другу, мы с Майкой, открыв рты, прилипаем к двери, наблюдая.
— А почему здесь посторонние? — Вздрагиваем, отходим, на нас кричит тот самый мужик, который вызвал Константина на работу. — Что за бардак у меня в отделении? Вы пациенты или кто? — смотрит на мой гипс. — А ну марш отсюда! По всем вопросам в регистратуру! Нечего тут топтаться.