Мой любимый компас
Шрифт:
Ясинья громко делает вдох и почти сразу же начинает розоветь. Из ее глаз брызжут слезы, и она, уже не сдерживаясь, плачет на моей груди, крепко вцепившись руками в мою толстовку. Не мешкая, поднимаю ее на руки и несу в машину. Устраиваю на пассажирском сиденье и сую в руки ингалятор. Вижу, что она уже осознанно берет его в руку и еще раз прыскает в рот. Захлопываю дверь с ее стороны и возвращаюсь на поляну. От одной мысли, что я мог поехать другой дорогой, меня такой дрожью пробивает, что не выдерживаю и с разгону забиваю штрафной по яйцам прыщавого. Он, сука, стонет, а я
— Кир, тут три упыря в парке к девчонке приставали. Двоих я оформил, надо третьего найти.
— Не вопрос, — слышу в трубку. — Этих забрать?
— Да, — и адрес диктую.
Пока подмогу ждем, вещи Яси в рюкзак закидываю и ей в машину приношу.
— Мы можем отсюда уехать? — жалобно спрашивает она.
— У тебя, где-то болит? Они били тебя? Трогали? — вопросы вроде со спокойной рожей задаю, а в душе только одна мысль: убью ублюдков!
— Нет. Толкали только. А потом у меня…
Она не договаривает, хлюпает носом и отворачивается. Ясно все. Не хотела, чтобы знали. Вот, значит, какой справкой она у носа тренера трясла. Что же он за гондон? А если бы ей в воде плохо стало? Она же, твою мать, и утонуть могла. Чувствую, что разгоняю себя и громко выдыхаю. Нельзя гневу поддаваться. Нельзя! Если здраво рассуждать, то даже если бы и случился у нее этот приступ, утонуть я ей бы все равно не дал. И Роднин это знает. Поэтому этот маньяк нас вместе в пару и поставил. Надежней меня только швейцарский банк.
Ладно. Выдыхаем.
Минут через десять к нам подъезжают две машины. В одной Кир, в другой охрана клуба. Они поднимают контуженных и грузят в багажник.
— Не волнуйся, Глебыч. Парни популярно объяснят этим двум джентльменам, как нужно вести себя с девушками, — скрипит зубами Водянов и через стекло на Ясю смотрит.
— Прыщавый, первым быть хотел, — все, что выдаю абсолютно лишенным красок тоном.
Мужики меня без слов понимают, кивают и отчаливают. Наконец сажусь в машину и вроде первый раз вздыхаю полной грудью.
— Куда их увезли? Что с ними будет? — испуганно спрашивает девчонка.
— А это имеет значение? — выдаю чуть громче, чем планировал.
— Они же люди и…
— Они не люди, Ясинья! — перебиваю ее жестко. — Это мрази, которые не заслуживают коптить эту землю.
— Это не нам решать, — продолжает гнуть какую-то богобоязненную херь. Еще заповеди бы вспомнила.
— А кому?
Она заминается на мгновение, но потом уперто гнет свое:
— Закон. Бог, в конце концов.
— Бог? — даже ржу в голос.
Потом смотрю в ее наивно распахнутые глаза и удивляюсь. Как она до девятнадцати лет такая наивная осталась?
— Ну а если бы я не приехал? Если бы не помог. Ты понимаешь, что они хотели сделать с тобой?
Она замолкает. Хлопает своими ресницами, а потом шумно и судорожно выдыхает.
— Понимаю, но…
— Никаких «но» быть не может. Тебя бы поимели средь бела дня, пока ты задыхалась бы на этом газоне.
Жестко? Возможно! Но, на мой взгляд, необходимо. Потому что в этом мерзком, прогнившем мире нельзя быть такой чистой и наивной. Особенно, когда почти сама же и попалась.
—
Яся вся сжимается и только отрицательно мотает головой.
— Их отпустили. А девчонка вышла в окно на семнадцатом этаже. И где был твой закон? Ну или Бог?
— Мне жаль, — дрожащим голосом шепчет она.
— Мне тоже, — шумно выдыхаю и словно броней обрастаю, засовывая все переживания далеко внутрь себя. — Хорошая была девчонка. Мы впятером все вместе росли. Ей надоело, что мы вечно ее опекаем, и в тот вечер ушла тусить в другую компанию.
— И что с ними стало? С насильниками?
Завожу мотор и тихонько трогаюсь, стараясь не делать резких движений. Слежу за дорогой, но чувствую, как Яся внимательно за мной наблюдает, терпеливо дожидаясь ответа.
— Бог их твой наказал, Яся, — выдыхаю задумчиво. — Они, стритрейсеры. Забились на тачку Левина, что выиграют и… И проиграли. Не справились с управлением и въехали в бетонную стену. Один наглухо. Второй до конца своих дней будет есть и ссать через трубочку, вспоминая, как круто когда-то куролесил. Хотя нет… вряд ли он что-то вспоминает. Потому как тем, чем надо вспоминать, там, на бетонной плите осталось.
— И как Левин после этого живет? — слышу вполне ожидаемый вопрос.
Пожимаю плечами и честно отвечаю:
— Нормально живет. Ведь за рулем его тачки был я.
Глава 9
Он разобьет мое сердце,
а я потом буду рыдать в подушку,
проклиная всех мужиков в мире.
Не знаю, как так получается, только Глеб, не спрашивая моего адреса, привозит меня прямо к крыльцу дома. Я не спрашиваю, откуда он знает, где я живу. Его ответов на сегодня мне хватает. Молча забираю свой рюкзак с заднего сиденья, отстегиваю ремень безопасности и открываю дверь. Глеб тоже молчит. Он даже головы больше ни разу в мою сторону не поворачивает. Сделал свое шокирующее признание и молчит, позволяя мне самой делать выводы.
И я сделала.
Открываю дверь, выбираюсь из машины и на прощание все же решаю сказать то, что в данную минуту лежит грузом на сердце:
— Спасибо, что оказался рядом, Глеб! Ты спас меня сегодня. Дважды.
Он лишь кивает головой, давая понять, что услышал, но тут я замечаю, как опадает его грудная клетка. Словно все это время он находился в сильнейшем напряжении и, наконец, смог выдохнуть. Захлопываю дверь и поворачиваю к дому, когда слышу через приоткрытое окно:
— Яся! — оборачиваюсь и с какой-то глупой и нерациональной радостью смотрю в его суровое лицо. — Утром я заеду за тобой. Одна ты больше ходить не будешь.